Я наконец сообразил: дядя Альфред просто терпеть не может, когда от него кто-то уходит. Наверное, поэтому он и позволил Антее учиться в Соборной школе: чтобы она оставалась дома и делала в нем что-то полезное.
Я не мог припугнуть его тем, что уйду, – пока не мог. В нашей стране полагается ходить в школу, пока тебе не стукнет двенадцать. Впрочем, подумал я, можно припугнуть их тем, что я больше не буду готовить. Хотя, если подумать, – нашел чем припугнуть.
В первый раз я действовал даже медленнее, чем Дейзи. Недели две вздыхал и рассказывал, как жутко мне надоела готовка.
Наконец мама даже сказала:
– Да уж, Конрад, тебя послушать – можно подумать, что тебя эксплуатируют.
Мне только того и надо было. Я вскипел и заклокотал и выпалил с большим чувством:
– Да, вы меня эксплуатируете! Вот именно! Не буду я больше готовить, никогда и ни за что!
Дальше все пошло еще глаже. Дядя Альфред тут же утянул меня к себе в кабинет и стал увещевать:
– Видишь ли, говоря до свирепости откровенно, Кон, мама твоя ни черта не смыслит в готовке, а уж я и подавно. При этом нам ведь нужно что-то есть, верно? Ну давай же, скажи, что ты передумал.
Я огляделся – кругом странные заковыристые стеклянные штуковины и всякая блестящая аппаратура – и подумал, сколько все это должно стоить.
– Нет, – сказал я мрачно. – Пусть кто-нибудь делает это за деньги.
Дядя сморщился. Чуть не передернулся от этой мысли.
– А допустим, я предложу тебе небольшое вознаграждение за твои кулинарные услуги? – сказал он увещевающим тоном. – Ну, что бы ты хотел?
Я заставил его немного меня поуговаривать. Потом вздохнул и попросил велосипед. Дядя согласился мгновенно. Когда велосипед прибыл, оказалось, что он не ахти, – дядя сподобился только на подержанный, однако начало было положено. Я освоил методику.
Когда пришла зима, я повторил все снова. Дважды я отказывался готовить. После первого раза дядя начал регулярно выдавать мне карманные деньги, а после второго я получил собственные лыжи. Весной я попробовал еще раз и разжился конструктором. Летом мне удалось заполучить почти все, что мне требовалось. Осенью я даже вытряс из дяди Альфреда хороший фотоаппарат. Я знал, что веду себя расчетливо и коварно, ничем не лучше Дейзи, – но при этом я видел, что у всех моих друзей по школе есть и лыжи, и карманные деньги, причем они считали это чем-то само собой разумеющимся, никому из них не приходилось взамен заниматься готовкой; а еще я сказал себе, что это Рок сделал меня таким скверным, а раз уж так, почему бы не попользоваться.
Прекратил я этим заниматься, когда мне исполнилось двенадцать лет. Не потому, что исправился. Просто это было частью большого плана. Дело в том, что после двенадцати человек волен бросить школу, и я прекрасно знал, что дядя Альфред наверняка об этом подумал. Собственно, можно учиться и дальше, в Старшей школе, но только если за тебя заплатят. А если нет – иди ищи работу. Все мои друзья собирались в Старшую школу, в основном – в Соборную, где раньше училась Антея, а самые лучшие друзья – в Стольскую гимназию. Мне она казалась очень похожей на школу, описанную в книгах про Питера Дженкинса. Стоила она подороже других, но место, судя по всему, было отличное, а самое главное – там обучали волшебству. Я же твердо решил, что выучусь волшебству, как и мои друзья. Причем выучиться мне хотелось поскорее. А как же иначе, если живешь в доме, где минимум раз в неделю лестница заполняется непонятными запахами и странным жужжанием повседневных заклинаний, – это дядя Альфред берется за дело. А еще Дейзи Болджер сказала мне, что дядя Альфред и сам учился в Стольской гимназии. Я так никогда и не узнал, где эта девица выведывала подобные вещи.