Сначала, когда проезжали мимо окраинных глинобиток и деревянных домиков, мимо парка Челюскинцев — стройного, пронизанного солнцем бора, — ему казалось, что надежды его не обманули. Но как только подъехали к Дому печати, сердце болезненно сжалось. Дохнуло гарью — курилось закоптелое здание Академии наук, за ним поднимались клубы черного дыма…
Договорились, что поедут к Понтусу и, если все будет в порядке, пока остановятся у него.
Понтус пересел в кабину, и «газик» запетлял по кривым переулкам.
Навстречу стали попадаться партизаны — по одному и группами. Их можно было узнать по оружию, по красным ленточкам, нашитым на шапках. По загорелым лицам и какому-то охотничьему шику, одежде и манере держать себя. Брюки у большинства из них были заправлены в сапоги с напуском, пиджаки подпоясаны поверху. Гранаты-лимонки висели просто на ремнях, в кожаных мешочках. В почете были полевые сумки, планшетки, чубы, а у командного состава — окладистые, часто похожие на сияние, — бороды. Юркевич примечал это и раньше, еще в Гомеле, но теперь все воспринималось острее.
Партизаны были и во дворах уцелевших домиков. Кололи дрова, мылись по пояс. Сидя на крылечках, латали рубахи, чистили оружие.
На пустыре, возле коробки пожарного депо с каланчой, напоминавшей шахматную туру, разместился целый партизанский лагерь. Телеги стояли с поднятыми вверх оглоблями. Неподалеку паслись стреноженные лошади. Тут же горело огнище. На жерди, положенной на сошки, висели черные, будто полакированные, ведра. Бледный, едва видимый на солнце огонь лизал их. Широкоплечий повар важно помешивал в ведрах желтой лопаточкой.
«Запорожцы, — с грустным умилением подумал Юркевич. — Это тоже придется иметь в виду…»
На Сторожевской улице, напротив обшарпанного двухэтажного дома, «газик» неожиданно заурчал и с ходу повернул в ворота. Проехав несколько метров, он стрельнул и остановился в небольшом грязном дворе, застроенном сарайчиками и кладовками.
— Вот мы и дома, товарищи, — сообщил Понтус, вылезая из кабины и отряхивая пыль с костюма.
Он утратил обычную медлительность и торопливо бил рукой по брюкам и полам пиджака, забыв предложить остальным вылезти из кузова. Кто-то подал ему чемодан и аккуратно увязанную постель. Он взял их, поставил на землю, поправил галстук и неуверенно направился в ближайший подъезд.
Наконец одно из окон на втором этаже распахнулось, и тотчас же из него высунулись раскрасневшийся Понтус и худощавая, в пестром платье девушка. Ее мальчишечье лицо со вздернутым носиком и коротко подстриженной гривкой расплылось в улыбке.