— Каждому — ну, почти каждому — дозволено иметь собственное мнение, — осторожно заметил Джакомо: ведь он сам, пока ему не протерли грязной тряпкой глаза, разделял это заблуждение, — а уж тем более такому человеку, как Вольтер.
— Что тебя с ним связывает?
Куц не сумел сохранить тон непринужденной беседы — куда ему, полицейскому до мозга костей. Вот он — долгожданный шанс. К черту осторожность, что теперь ему может сделать этот паяц! И Джакомо с заговорщическим видом нагнулся к капитану:
— Нить. Нас связывает некая нить.
— Чего, чего?
— Нить взаимопонимания, вернее, даже заговора, преследующего крайне секретную цель.
— Например?
— Например, охмурение власть имущих притворной лестью.
— Ты! — Капитан побагровел от бессильной злобы. — Полегче, тебе это может дорого обойтись.
— Я постараюсь, чтобы дорого это обошлось вам, сударь, — отрезал Казанова и встал.
Больше он Куцу не сказал ни слова.
Они проезжали мимо последних, похоже заброшенных, лачуг. Хотя нет — две уродливые старухи, скаля беззубые десны, показывали на них искореженными подагрой пальцами. Джакомо приветливо им улыбнулся: пусть еще сильней удивятся.
Значит, это — всего лишь вопрос времени? А если время принесет какую-нибудь неожиданность? Может быть, здешний люд не пожелает ждать и двинется против течения, наплевав на посулы философов. Не их мир тогда погибнет — наш. Не выдержит натиска толпы, жестокости, грубой силы. Не разум восторжествует, а глупость, не добро, а зло. Дух Прогресса никого не накормит — сам будет проглочен в первую очередь. Не мы станем этих людей причесывать, а они сорвут с нас парики и обреют наголо. И отмывать их мы не будем, а сами зарастем грязью. И утонченным ласкам обучить не сумеем — это они нас будут учить скотскому насилию. Кто знает, как оно будет? Даже величайшие философы могут ошибаться.
Как только выехали из местечка, Казанова отогнал от себя эти мысли. Впереди открылось красивейшее бескрайнее пространство, пересеченное лентой большака и на горизонте окаймленное лесом. Мальчик спал — по-прежнему казалось, что жизнь в нем едва теплится. К счастью, было тепло и солнечно, легкий ветерок гнал облака на юг. Джакомо пришпорил лошадь, потрепал по холке, подивился, с какой легкостью эта кляча его несет. И все-таки разок кольнула тревога: что его там, за горизонтом, ждет? Остригут наголо или нахлобучат два парика сразу?
Впрочем, теперь можно было подумать о совершенно другом.
Например, о том, что у него с утра болит голова, и в нормальных условиях — в Париже, Лондоне, Дрездене — он бы сегодня не встал с постели, продремал до вечера, а то и до завтрашнего утра. Или, черт побери, наоборот: он пока еще не полный рамоли, рано ему валяться без дела, ну конечно, он бы завлек в постель опытную красотку и приказал лечить себя всеми известными ей способами. Какой-нибудь, несомненно, помог бы, голова, в конце концов, всего лишь часть тела.