— Теперь скажи что-нибудь.
— Что?
— Да что угодно. Чеши языком, как эти недоумки…
— Может, про женщин?
Первый отозвался не сразу, словно раздумывал, что ответить. Недовольно хмыкнул:
— Про женщин… естественно. Или нет — лучше обратись к женщине.
Второй кашлянул, шаркнул ногой:
— Я люблю тебя, дорогая. Позволь сорвать поцелуй с твоих прелестных губок.
— Ничего, недурно, ты делаешь успехи. Только побольше чувства.
В голосе появились какие-то странные вибрирующие нотки. Идиоты! Так, по их мнению, обольщают женщин. Джакомо прильнул к замочной скважине, увидел кусочек стены, но тут же чья-то спина все заслонила. Потом спина переместилась, и он разглядел обоих. Тощий, обняв бородача, вернее бывшего бородача — теперь тот был гладко выбрит, — крепко целовал его в губы. Казанову это могло бы позабавить — в конце концов, мужчинам не чужды разного рода чувства, — не заметь он, что на башке у этой обезьяны — его парик, а лапы тощего верзилы страстно мнут его собственный дорожный кафтан.
Внезапно старший отпрянул и грубо схватил своего возлюбленного за волосы:
— Фамилия!
Тот онемел; только от повторной встряски к нему вернулся дар речи.
— Казанова. Джакомо Джованни Казанова.
— Отец?
— Гаэтано Джузеппе Джакомо Казанова.
— Мать?
— Джанетта Фаруси.
Джакомо уж готов был не раздумывая распахнуть дверь и задать негодяям жару, но вдруг его озарило. Это отнюдь не забава. Как он сразу не понял! Эта бритая обезьяна, этот мерзавец, которого он утром пинками гонял по двору, явно намерен выдать себя за него. Потому и вырядился в его кафтан, потому и несет такое. Видно, проклятые немцы вообразили, что он просидит здесь невесть сколько, а они тем временем обстряпают свои грязные делишки. Не бывать тому, остолопы! При первом удобном случае он их выставит на посмешище.
— Довольно. Бери оружие и пошли.
Голос тощего снова был спокоен и решителен. Звякнуло железо, загудел под торопливыми шагами пол. Когда все стихло и Джакомо остался наедине со своими мыслями, его бросило в жар. Только теперь до него дошло, что замыслили эти лжекупцы, эти наглые лицедеи, прусские, русские или черт знает чьи шпионы. Он понял: у него не деньги, не кафтан и парик, не имя хотят украсть, а жизнь. Они отправились его убивать, в этом нет сомнений.
Дернул за ручку — заперто. Отступил, навалился с размаху всем телом. Сквозь грохот падающей двери услыхал донесшийся снизу звук, похожий на выстрел, но оставил его без внимания. Сейчас надо, призвав на помощь весь свой интеллект и всю интуицию, отыскать путь к спасению. Как уже не раз бывало. Как было, например, когда он бежал из Дворца дожей. Выбравшись на свободу, он не стал свободным человеком. Любой прохожий мог его выдать, любой гондольер — всадить нож в спину, не только не боясь наказания, но, скорее, рассчитывая на награду. Пришлось, убегая от опасности, пересечь границу, надолго покинуть родные края. И отсюда можно попробовать убежать, похитить лошадь и помчаться на юг, но… надежда на успех ничтожно мала. Таких лесов он в жизни не видел — они поглотят его бесследно. Если раньше не зарубят головорезы с выбритыми затылками, мимо которых, спящих на траве или режущихся в карты, он сейчас шел, направляясь к дворцу. Спасения искать следует только там.