Призыв к благотворительности
8. Итак, возлюбленные, положим сами о себе человеколюбивое определение и бремя богатства, если хотим обратить его в свою прибыль, разделим многим, а они с радостию понесут его и положат на сохранение в недрах Владыки – в этих безопасных сокровищницах, идеже ни червь… тлит, ни разбойники ни подкопывают, ни крадут (Мф. 6:20). Дадим свободу богатству, когда оно хочет чрез край литься к нуждающимся. Не будем проходить мимо Лазарей, еще и ныне лежащих пред нашими глазами (Лк. 16:20–31); не пожалеем с своей трапезы крупиц, достаточных для их насыщения; не станем подражать этому жестокосердому богачу и не пойдем вместе с ним в тот же геенский пламень. Иначе много будем умолять тогда Авраама, умолять каждого из живших прекрасно, но не будет нам пользы от вопля, ибо брат не избавит, избавит ли человек (Пс. 48:8)? Каждый же из них скажет нам громко: «Не ищи человеколюбия, которого сам не знал к другим; не думай получить так много ты, скупившийся и на меньшее, наслаждайся тем, что собрал в жизни. Плачь теперь, потому что не миловал тогда брата, видя его плачущим». Вот что скажут нам, и скажут справедливо! Но боюсь, что поразят нас словами еще более их горькими, потому что мы, как сами знаете, превосходим этого богача лукавством. Не потому, что совершенно скупы на богатство, проходим мы мимо лежащих на земле братий; не потому, что бережем имение детям или другим родным, заграждаем слух, когда просят у нас; напротив того, расточаем на худшее и щедрость свою обращаем на поощрение к пороку людей, преданных оному. У многих при столе сколько собрано мужей и жен! Одни забавляют дающего пир срамными словами; другие нескромными взорами и телодвижениями воспламеняют огнь невоздержности; иные колкими шутками друг над другом стараются рассмешить призвавшего, а другие обманывают его ложными похвалами. И не ту одну получают они выгоду, что угощены пышно, но уходят с полными руками всяких даров и узнают чрез нас, что гораздо полезнее для них – пускаться на подобные сим дела и в этом упражняться, а не в добродетелях. А если стал пред нами нищий, который едва может говорить от голода, – отвращаемся от того, кто одного с нами естества, гнушаемся им, поспешно бежим прочь, как бы страшась, что, пошедши медленнее, сделаемся участниками в том же бедствии. И если он, стыдясь своего несчастия, потупляет взоры в землю, говорим, что промышляет лицемерием. Если же, понуждаемый жестоким голодом, смотрит на нас смело, опять называем бесстыдным и наглым. Если, по случаю, покрыт крепкою одеждою, которую кто-нибудь ему подал, гоним его от себя, как ненасытного, и клянемся, что нищета его притворная. А если прикрыт согнившими рубищами, опять гоним прочь за зловоние, и, хотя к просьбам своим присовокупляет он имя Творца, хотя непрестанно заклинает, чтобы и мы подверглись подобным страданиям, никак не может переменить нашего безжалостного решения. За сие-то боюсь тягчайшего гееннского огня в сравнении с оным богачом. Если бы дозволяло время и доставало сил, то, объяснив вам о богаче все, как показано в книге, положил бы конец речи; но пора отпустить вас, ибо вы уже утомились. Если же чего, по немощи разумения и языка, не договорил я, – сами воспроизведя это, подобно какому-либо врачевству, приложите к душевным язвам. Ибо