— Что «за Аллу»?
— То, что я на деньги влетел. На большие деньги! Слушай, сука! Если ты не прекратишь угрозы, я сверну тебе шею! — он встал со стула и навис над моим столом, приблизив свое гневное лицо к моему. Я даже уловила его родной запах. Это было еще хуже, чем от его слов. — Ты поняла? Если с моим сыном случится хотя бы грипп, ты — труп! Я убью тебя.
Не дожидаясь моей реакции, Олег резко развернулся и вышел, бросив дверь открытой. Я сидела на месте, вжавшись в свое кресло и хватая ртом воздух. Мне было просто очень больно. Сознание отказывалось осмыслить содержание разговора, а вот чувства ясно указывали: я провалилась во временную дыру и попала на десять лет назад. Только что Олег сообщил мне о том, что его любовница беременна.
В открытую дверь заглянула Ленка:
— Кто это был? Почему он орал? Это Сумкин? Мы снова сорвали заказ?
— Это не Сумкин, ты же видела, — я говорила шепотом, сил на нормальную речь не было.
— Но он так орал, что я подумала… Алка, тебе валидол дать?
— Нет, не надо. Это был мой бывший муж. Что-то у него не так, и вроде бы я виновата. Сон в руку, сон в руку…
— А ты виновата?
— Нет. Точно нет. Я не видела его десять лет, и, кроме того, у меня нет никаких любовников.
Я встала из-за стола, подошла к окну, открыла фрамугу и постояла немного, обдуваемая легким сквознячком. Потом подумала, что чего-то не хватает.
— Лен, дай сигарету!
— Ты же не куришь! — удивилась она.
— Не курю. Обычно, — уточнила я. — И свари мне кофе. И, Лен, слышишь? — она уже выскочила в приемную. Я повысила голос: — Найди мне чего-нибудь поесть, а то голова кружится! Не соединяй ни с кем, ладно?! Хотя если позвонит Маловичко из «Алхимика» — соедини. И еще…
— Слушай, ты, барыня, — Ленка возникла в дверях. — У меня не десять рук! Стой тут и кури. Остальное — потом. Поняла? И успокойся, мужья приходят и уходят, а секса хочется всегда.
Я улыбнулась, зябко поеживаясь.
Разговор с Олегом мне приснился. Не может быть такого разговора между нами. Это из другой оперы. Дымя возле окна, я невольно думала о бывшем спутнике жизни. Действительно, за десять лет он мало изменился. Сколько ему теперь? Мне тридцать пять, значит, ему — сорок.
Перед глазами было его лицо, знакомое до боли. Выпуклый чистый лоб говорил об уме, морщинка между бровей — о сомнениях, резкие линии, идущие от крыльев носа к уголкам рта, — о юморе и сарказме, капризная верхняя губа — об амбициях. Серые глаза были глубоко посажены и выражали все чувства, которые он испытывал в данный момент. Я не разучилась читать по его лицу, поэтому с точностью могла констатировать: Олег был в бешенстве. Из-за меня. Не слишком ли много чести для брошенной десять лет назад женщины?