— Я пообещал доктору рыбы, — говорил розовощекий с глянцевой лысиной, он и продлит…
Но низкорослый толстячок, по-братски обняв его за талию и хихикая, сказал:
— Чудак, наоборот, он тебя выпишет поскорее, чтобы ты не задержался с этой самой рыбой.
— И правда, — озадаченно уставился на него лысый. — Да, я ему, душевному человеку… — хотел пообещать теперь уже что-то другое, но тот осекся.
Мимо разговаривающих проходил главный врач больницы Ярокин. Симулянтов он на дух не переносил. Но вынужден был терпеть даже явных, направляемых в больницу разным городским начальством.
И такие «больные» задерживались в ней не только из-за хорошего питания, но и по другим причинам. Пребывание Гнитюка, одного из питомцев палаты, где лежал Остап, объяснялось попыткой избежать наказания за подписание акта, оправдывающего недостачу материалов на базе. Он постоянно кашлял, когда надо и не надо.
Мамбетович, так звали мужчину среднеазиатской внешности, содержал ларек и опасался привлечения к уголовной ответственности за продажу самогона под видом монопольной водки. Мошенник вел себя беспокойно, и все время прохаживался у кровати Бендера, опираясь на костыль, который ему был совсем не нужен. Третий «больной» в палате Остапа носил фамилию Чудаков. В метизной конторе он числился счетоводом и избегал результатов ревизии. Левую руку в гипсе он держал на марлевом ошейнике. Четвертым соседом Бендера по палате был Хмуренко, человек с фамилией, соответствующей его виду. У него болело горло, он носил на шее утепленную ватой марлевую повязку. Пятым в этой палате был Морякин. И был он, как выяснилось, настоящим больным, страдающим ревматизмом.
Все соседи Остапа по палате так и сыпали выражениями из области морского дела. Но каждый из них имел к нему такое же отношение, как туземец к воздухоплаванию. За исключением Морякина. Он был рыбаком, но морских слов почти не употреблял. Говорил в основном на близкую его душе тему, произнося слова совсем иного значения. От частого употребления алкоголя глаза его были желтые, как у кота. И когда он говорил о своих выпивках, они горели неугасимым огнем.
Впервые Бендер услышал Морякина, когда наступил больничный разнос обеда. Коридоры и палаты наполнились звоном посуды, запахами борща, гречневой каши и тушеной капусты с мясом, перебивая все остальные больничные запахи. Посетителей, пришедших навестить больных, попросили прийти позже.
Ревматик Морякин, полнозвучно чавкая, начал очередной свой рассказ. Весь смысл его повествований сводился к тому, что на рыбалке крайне необходимо пить водку. Ничего другого он не рассказывал, а может, и не знал.