Отсюда был виден двор. Трехэтажные дома образовывали прямоугольник, посредине которого, словно памятник довоенному времени, притих деревянный дом. Он абсолютно не вписывался в архитектуру пусть старых, но отреставрированных кирпичных домов. Когда-то такой дом, наверное, давали генералам или госчиновникам за определенные заслуги перед Родиной. Дом был немаленьким. Высокие деревянные ступеньки, две колонны, подпиравшие крышу навеса над крыльцом, окна со ставнями, стены – все было из дерева и окрашено красным. Было заметно, что краска старая, местами облупилась, и от этого создавалось впечатление, что весь дом покрыт чешуей. Наверное, жители очень любили свое жилье и отказались от переезда в новостройку. Так и стоял он, как памятник прошлому, доживая свой век среди крепких кирпичных зданий. Дом, будто изгнанник, упрямо не хотел разваливаться, охраняя покой своих преданных жителей. Его не окружал забор, и дом был как инородное тело, притаившееся среди многоэтажных домов. Наверное, ему грустно и одиноко быть таким маленьким и незащищенным в шумном мегаполисе. Точно так же чувствовала себя Диана, принявшая, как она думала, единственно правильное решение в своей жизни.
Единственной радостью в жизни Никиты были звонки от Дианы. Каждое утро она посылала ему сообщение: «С добрым утром, любимый!» Это нехитрое коротенькое послание ложилось бальзамом на душу, вливало в него струю оптимизма. Никита оживлялся, шел на занятия, но через пару часов опять впадал в глубокую депрессию. Мир казался пустым и серым, ничто не радовало – наоборот, раздражало. Он не мог спокойно смотреть на преподавателей, его злили глупые шутки однокурсников, еда в столовой была невкусной, пресной и воняла. Он уходил с занятий и возвращался домой. Хотелось спать, но заснуть он не мог. Когда в животе начинало урчать, отправлялся на кухню, что-то жевал без аппетита, его тошнило, часто рвало, и он опять запирался в своей комнате.
Постоянно думал о наркотиках. Что бы он ни делал, желание уколоться не покидало его ни на миг. В мозг словно кто-то вбил гвоздь, напоминавший о себе каждую секунду не болью, а желанием принять дозу. Хотелось вытащить этот гвоздь, который вредил, отравлял его существование, превратив жизнь в сплошной кошмар. Он был как заноза, которая хоть и не доставляет особенной боли, но раздражает и мешает, однако избавиться от нее невозможно. Он пытался думать о чем-то другом, но от этого «гвоздь» лишь сильнее впивался в воспаленный мозг. Никита ненавидел себя, и от этого становилось еще более тоскливо. Он не писал свою книгу. Как можно что-то сочинять, если в голове сплошная пустота, заполненная одним желанием?