Эта земля в окаймлении моря и неба, в блеске ослепительного солнечного света дышит какой-то особой жаждой жизни, идущей из глубины веков. Но красота окружающего мира никогда не может компенсировать отсутствие свободы. Монотонность этого заключения прерывалась лишь изредка. Вскоре после отбытия иерусалимской делегации Феликс потребовал Павла в свои покои, где апостол впервые увидел красавицу Друзиллу. Она была еврейкой и, похоже, о христианах не знала ничего. Вполне понятно, что ей захотелось расспросить одного из них о новой, такой скандальной, вере. Ничего удивительного нет и в том, что влюбленный в нее Феликс противоречить не стал. И уж совсем не удивляет то, что Павел охотно ответил на расспросы Друзиллы, шла ли речь о справедливости, о смирении инстинктов или о суде Божием, ожидающем каждого человека. Феликс и Друзилла сначала заинтересовались, но потом помрачнели. Совсем не понравились им разговоры о воздержании, и Феликс решительно прекратил беседу: «Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя» (Деян 24:25).
Может, Феликса терзала мысль о собственной вине? Во время противостояния Павла и его обвинителей заходила речь и о пожертвованиях. Мог прокуратор поверить и в то, что Павел утаил часть собранного, или он решил, возможно, что средства приберегли для себя соратники апостола. В таком случае они могли бы «выкупить» узника. Лука пишет: «Притом же надеялся он, что Павел даст ему денег, чтобы отпустил его: посему часто призывал его и беседовал с ним» (Деян 24:26).
Так прошел год. Я представляю, как Павел сначала смирял свое нетерпение. Когда речь шла о проповедовании веры, он всегда действовал по правилу, которому не изменял: дать почувствовать свою силу, но постараться избегать прямого столкновения. Павел, вероятно, надеялся, что настойчивость иерусалимских первосвященников иссякнет. Он так далеко, его держат в цепях, чем он им страшен? Его забудут, а прокуратор вернет ему свободу.
Но все приходящие к Феликсу сведения подтверждали, что ситуация с Павлом по-прежнему беспокоила твердокаменных иудеев из синедриона. Беспокоила она и иудействующих христиан. Наметился невероятный союз между теми иудеями, которые считали Иисуса никем, и теми, кто видел в Нем обещанного Богом Мессию. Те прочные связи, которые раньше сложились между первосвященником и апостолом Иаковом, позволяют нам поверить в такой союз. Это было что-то вроде священной лиги, боровшейся с Павлом, и прокуратор не мог этот факт игнорировать. Единственное, что он мог сделать — и сделал, — широко открыть двери своего дворца сторонникам апостола, которые приходили в дом Феликса, как в свой собственный.