– Мертвый?
– Да. Он был мертв, – ответила она. – Мици сказала, мы должны избавиться от тела. Сделать так, чтобы его не нашли. Я спросила, почему… почему мы не можем просто послать за гробовщиком. Но Димити считала, что если кто-нибудь узнает о смерти Обри, то нагрянет полиция, и, наверное, была права. Внезапная смерть и все такое. Ведь все это время предполагалось, что его здесь нет. Более того, считалось, что он давно умер. До меня это наконец дошло, когда она рассказала, кто он такой.
– Но… Он, наверное, был ужасно стар, – заметил Зак.
– Ему было почти сто. Но следует помнить, он вел очень… легкую жизнь. Лишенную трудностей. Во всяком случае, после того, как поселился в «Дозоре».
– А до его смерти вы не знали, что там живет кто-то кроме хозяйки? Все эти годы вы ни о чем не подозревали?
– Именно так. И это неудивительно, если учесть, что ее коттедж стоит на отшибе. Наша ферма – единственное место, откуда он виден, а мы не из тех, кто любит подсматривать. А кроме того, он никогда не выходил из своей комнаты. Можно пересчитать по пальцам, сколько раз я была внутри «Дозора» до того вечера, а на второй этаж мне вообще заходить не доводилось ни разу. Как мог кто-то о нем узнать?
– Ты знала… кто он?
– Вначале нет. Но когда Димити мне рассказала… Конечно, я о нем слышала. Моя бабушка все время о нем говорила. А потом я увидела картины и поняла: это действительно Обри и никто иной.
– Но… как, черт побери, он сюда попал? Его могила находится во Франции. Тело было найдено, опознано и захоронено. Так что смерть Обри зафиксирована официально…
– Не еготело было найдено. Не еготело опознано. Не еготело захоронено. Не знаю, как много ты знаешь о дюнкеркской катастрофе…
– Я… видел документальные фильмы.
– Это был хаос. Тысячи и тысячи людей ждали эвакуации на пляже, и сотни маленьких рыболовных шхун и прогулочных яхт, баркасов и грузовых пароходиков приходили из Англии, чтобы их вывезти. Чарльз попал на одно из этих суденышек и возвратился на нем в Англию. А затем он… улизнул. В общем, как-то пробрался в Блэкноул.
– Ты хочешь сказать, он дезертировал?
– Да. В армии такое называют «находиться в самовольной отлучке». Димити рассказывала… Она говорила, что он был счастлив здесь очутиться. Был просто в восторге. Ни за что не желал возвращаться на войну. Хотел от нее укрыться. Правда, его игра в прятки, длившаяся шестьдесят с лишним лет, несколько, на мой взгляд, затянулась, но из всего мной услышанного можно сделать вывод, что он страдал каким-то нервным расстройством. Посттравматический стресс или что-то в этом роде. И, я думаю, после того, как ты провел достаточно времени, скрываясь от всех, перестаешь думать о том, что прячешься, и это становится просто… чем-то вроде образа жизни.