«Кондор» – звездолет точно такого же класса, что и «Непобедимый», – был построен всего на несколько лет раньше, и различить их силуэты было невозможно. Люди молчали. Они предпочли бы увидеть корабль разбитым во время катастрофы – ну хотя бы при взрыве реактора. То, что он стоял здесь, зарывшись в песок пустыни, мертво наклонившись на одну сторону, словно грунт подался под тяжестью кормовых опор, окруженный хаосом предметов и человеческих костей и одновременно внешне такой нетронутый, – ошеломило всех. Техники добрались до пассажирского люка и исчезли в нем. Их не было так долго, что Рохан уже начал беспокоиться, но неожиданно лифт вздрогнул, поднялся на метр, а потом снова опустился на песок. В открытом люке показалась фигурка одного из техников, он делал рукой знаки, что все в порядке.
Рохан, Балмин, биолог Хагеруп и один из техников, Кралик, вчетвером поехали наверх. По привычке Рохан осматривал могучую выпуклость корпуса, проплывающую за ограждением подъемника, и в первый, но не в последний раз за этот день испытал потрясение. Титано-молибденовые плиты обшивки были сплошь надсверлены или расковыряны каким-то поразительно твердым инструментом; следы были не очень глубокие, но частые, вся наружная оболочка корабля как бы покрылась оспинами. Рохан схватил за плечо Балмина, но тот уже заметил необыкновенное явление. Оба они пытались получше рассмотреть выбитые в панцире неровности. Ямки были мелкие, словно выдолбленные острым концом долота, но Рохан знал, что нет такого долота, которому поддалась бы цементированная поверхность. Это могло быть только результатом какого-то химического воздействия. Но разобраться он не успел, клеть остановилась, и они вошли в шлюз.
Внутри корабля горел свет: техники уже привели в действие аварийный генератор, запускавшийся сжатым воздухом. Очень мелкий песок толстым слоем лежал только около высокого порога. Ветер вдувал его сюда через неплотно закрытый люк. В коридорах песка не было совсем. Помещения третьего отсека были чистыми, холодными, ярко освещенными, кое-где валялись разбросанные предметы – кислородная маска, пластмассовая тарелка, книга, часть комбинезона, – но так было только в третьем отсеке. Ниже, в картографических и звездных каютах, в кают-компании, в каютах экипажа, радарных рубках, в коридорах, господствовал совершенно необъяснимый хаос.
Еще более страшную картину увидели они в центральной рубке. Там не было ни одного уцелевшего стеклышка. Стекла всех аппаратов изготавливались из массы, не дающей осколков, и какие-то поразительно тяжелые удары превратили их в серебристый порошок, который покрывал пульты, кресла, даже провода и контакты. В расположенной рядом библиотеке, как высыпанная из мешка крупа, лежали микрофильмы, частью развернутые и сплетенные в большие, скользкие клубки, разодранные книги, поломанные циркули, логарифмические линейки, ленты спектральных анализов вместе с грудами больших звездных каталогов Камерона, над которым кто-то особенно издевался, яростно, с непонятной настойчивостью вырывая одну за другой толстые, жесткие пластиковые страницы. В клубе и прилегающем к нему зале проходы были завалены баррикадами измятой одежды и кусками кожи, содранной с распотрошенных кресел. Одним словом, по словам боцмана Тернера, все выглядело так, как если бы на корабль напало стадо бешеных павианов. Люди, потеряв дар речи, переходили из одного отсека в другой. В маленькой навигационной каюте у стены покоились высохшие останки человека, одетого в полотняные штаны и перепачканную рубаху. Сейчас его покрывал брезент, наброшенный кем-то из вошедших сюда раньше техников. Человек превратился в мумию с побуревшей кожей, присохшей к костям.