Станция Университет (Руденко) - страница 146

— А где ты живешь?

— В доме, где «Ударник», там привидения. Оттуда всех забирали в тюрьму, я знаю.

— Да?

— Мне там очень не нравится.— Хорошо, — решился я. — Давай ко мне.

В квартире на «Аэропорте» не было еды. Разве что семинедельные яйца, капитально промерзшие в холодильнике. Зато имелись две бутылки горячительного, которые я привез в подарок друзьям. Одна бутылка — «Шато Нёф дю Пап» для ценителя красного вина Лёнича, вторая — арманьяк для Севы, любителя напитков покрепче. «Цвета граната с нюансами колера черепицы, пахнущее сухими фруктами, пряностями, мясом и трюфелями», — так всего два вечера назад шептала мне о «Шато Нёф дю Пап» Стефани. Хороший подарок.

Но вот нежная и тонкая рука Эрин тянется к вину, и я не раздумывая рву штопор на себя, пробка вылетает, а вино вырывается из бутылки, словно шампанское, и мощной струей бьет в потолок и заливает стену. Чудеса! «She’s suddenly beautiful. We all want something beautiful», — энергично голосила из магнитофона группа «Counting Crows», к которой меня приучил Шахворостов[166]. С бокалами мы вышли на балкон: Москва завораживала. Вечер, перешедший в ночь, лихо закручивал новую линию моей судьбы. Не было смысла обманывать себя, американка меня очаровала. К тому же я решил поставить свою личную точку в холодной войне.

На следующий день позвонил Шахворостов из Австралии:

— У тебя с Эрин что-нибудь было?

— М-м-м, — запнулся я.

— Я так и знал…

Помолчали.

— Кеш, ты дал ей мой номер и попросил позвонить. Она позвонила.

— Ладно, проехали. Я бы на твоем месте так же поступил. У нас с ней шансов встретиться не было в любом случае. Она в Америке, я в Австралии.

— К тому же любовь — это невроз. Ты же сам меня учил, помнишь?

— Конечно.

— Не пойму одного: зачем ты обещал, что я Москву ей покажу?

— Не знаю, подумал, вам весело будет вместе. Видишь, не ошибся.

Настал мой первый ответственный рабочий день в жизни. В двухкомнатный офис «МакКинзи» в Хлебном переулке я должен был прийти к двум часам дня. Эрин в этот же день улетала в Лондон, где ее мама кутила со своим бойфрендом — английским летчиком, а оттуда — в Бостон, где ее ждал отец-археолог, неустанно искавший в окрестностях Массачусетса индейский след.

От Маяковки мы шли до «Арбатской» пешком. Эрин плакала горючими слезами. Она не желала уезжать. Когда мы переходили Красную Пресню там, где она пересекает Садовое кольцо, сливаясь с улицей Герцена, из серой «Волги», стоявшей на светофоре, высунулась брюнетка и на английском с сильным французским акцентом прокричала:

— Хей, Димитрий! Изь ить ер френч гельфренд?