— Значит, Тильзитский мир — это Советский мир?
— Почти так.— Так вот, — продолжил я. — Подошли императоры к строю, и Наполеон говорит Александру: «Хочу дать орден Почетного легиона твоему самому храброму солдату!». Александр растерялся, спрашивает своего полковника: «Кому дать?». Тот скомандовал: «Лазарев!», и Лазарев вышел вперед. Наполеон сам приколол крест на красной ленте к груди Лазарева, а вместе с лентой ему были пожалованы тысяча двести франков пожизненного пенсиона. И тут же в честь Лазарева — банкет! Вот он — классический случай!
В тихий час мы читали: я — «Фауста», а Сева — Александра Фомича Вельтмана, «чародея, который выкупал русскую старину в романтизме, доказал, до какой прелести может доцвесть русская сказка, спрыснутая мыслию». Так о нем отозвался другой писатель — Бестужев-Марлинский, сосланный за участие в восстании декабристов в далекий Якутск. Еще мы обсуждали недавно прочитанного «Великого Гэтсби». «Не великий он, — настаивал я. — Сильный человек сам себя никогда не убьет! Цельная личность никогда не раскиснет, не сломится! Гэтсби — размазня!».
Так проходили наши благостные дни. Всего милей были минуты перед сном. «Буревестник» затихал и растворялся в черноте о чем-то страстно шепчущей, как цыганка, морской ночи. Звезды сверкали так, будто были вымыты хорошим душистым мылом и до блеска натерты мохнатым полотенцем. Счастьем свежести, молодости, здоровья входила прохлада в открытые окна. Было так хорошо, что уезжать в Москву в положенное время я не захотел и остался на следующую смену. Заодно я подговорил Остапишина, и уже через три дня он был в «Буревестнике». А Сева, пообещав скоро вернуться, умчался ослеплять Москву своими светлыми, выгоревшими на солнце, льняными волосами и загорелым лицом.
Новая смена в «Буревестнике» была совсем не похожа на предыдущую. Теперь я чувствовал себя «бывалым». Начальником нашего с Сашей отряда стала Татьяна Михайловна, тренер сборной МГУ по плаванию, знавшая меня с детства, потому что заведовала бассейном в пионерском лагере «Юность МГУ». На нас стали смотреть сквозь пальцы, а это всегда открывает новые возможности. Уже через неделю нас знали все бабульки из близлежащей деревни Вишневка, единственного места на земле, где делали «мурмулин» — молодое красное вино, каждый сорт которого имел свой номер. А номер «мурмулина» соответствовал номеру дома, где он производился. Мы предпочитали «мурмулин № 1». «Мурмулин» продавали либо в трехлитровых банках, либо стаканами. Выпивать его следовало быстро, потому как уже на следующий день он превращался в уксус.