— Знаком. Имею такое счастье.
— Лысый крышует все левые дела вокруг «матюков», и вот у него дошли руки и до меня. Денег он с меня не требовал, плату решил брать натурой. Захотел, чтобы я всей его бригаде машины бесплатно чинил. Как понимаете, он меня перед фактом поставил, ни моего мнения, ни согласия никто, естественно, не спрашивал. В итоге получилось, что больше половины времени я занимался ремонтом бандитских тачек, и на запчасти к ним уходил почти весь мой приварок от остальных машин. Ну, и нужно оно было мне? На этой СТО меня, что называется, с руками оторвали, так какой смысл был в «матюках» оставаться? Лысый разозлился, начал на меня наезжать, но эту станцию крышуют люди гораздо круче какого-то Лысого, с ним разок серьёзно поговорили, так он сразу увял и оставил меня в покое. Вот такие дела.
— А письмо какое-нибудь вы перед увольнением получали?
— Последнее письмо, Павел Дмитриевич, я получил ещё в Советском Союзе, из военкомата. Повестка это была. Кто же станет возиться с письмами, когда есть телефон?
— Ну, некоторые возятся. Но я, вообще-то, говорил об электронных письмах.
— Нет, этой ерундой я вообще не занимаюсь. Телефон всегда лучше.
— Что ж, Юрий Петрович, спасибо за то, что согласились ответить на мои вопросы.
— Да не за что! А знаете, Павел Дмитриевич, я вас наверняка где-то видел. Вот только не могу припомнить, где именно.
— В это легко поверить, учитывая, что вы Кошкин. Нина Кошкина — ваша родственница?
— Это какая Нинка? Дочка Виталика или Жорика?
— Жорика.
— Ну, они обе мои дальние родственницы. Только с той Нинкой, о которой вы говорите, жуткая история случилась.
— Что за история?
— Ох, это настоящий ужас! Она совсем молоденькая тогда была, и её какой-то скот изнасиловал. Его, понятное дело, посадили, а она, бедняжка, не вынесла такого позора, и повесилась.
— Точно повесилась?
— А то! Кому из нас лучше знать, вам или мне?
— Вам, конечно.
— То-то! А мерзавец, небось, уже на свободу вышел, это всё было, почитай, лет двадцать назад, если не больше, а в те времена больше пятнадцати не давали. Вот ведь несправедливость! Она, бедняжка, с собой покончила, а он, сволочь такая, живёт себе, как ни в чём ни бывало!
— Не переживайте, — Павлу захотелось утешить Кошкина. — Те, кто сидит за изнасилование, редко на свободу выходят. Братва таким жить не позволяет.
— Правда? Ну, значит, и от бандитов есть хоть какая-то польза. Что ж, хорошо, что этот гад подох, мне даже как-то дышать теперь легче стало. Нинка же мне как родная дочь была! Удавил бы мерзавца, если б встретил. И всё-таки, где я вас видел?