— Пусть ответят! — лупя себя кулаком по нагруднику, кричал третий.
Возмущенная толпа, размахивая мечами и топорами, бросилась к всадникам замковой стражи, и те порадовались в душе, что отвечать в столь щекотливом деле придется не им. Да что там порадовались — возблагодарили Отца Небесного! Плохая идея — сообщать беснующейся толпе, что ее законный вождь бесцеремонно похищен из собственного замка ничтожной кучкой невесть как освободившихся пленников. А оставшийся в крепости гарнизон только-то и смог, что послать гонцов с оповещением о сем прискорбном факте.
Лицо Бастиана тоже побледнело, но в надвигающихся сумерках этого было уже не разглядеть. С силой выдохнув через стиснутые зубы, он поднялся в стременах, воздел руку над людским морем и заговорил уверенно и властно, как человек, имеющий непререкаемое право отдавать приказы.
— Стойте! Верните мечи в ножны, мужи боя, опустите секиры и копья свои! Говорю вам ныне — кровь невинных падет на вас, ядом аспидовым прожжет сердца и испепелит души! Внемлите мне, христианские воины, ибо слово мое — слово истины!
Шум и гвалт невольно пошел на убыль — толпа настороженно внимала хорошо поставленному голосу питомца теологического факультета Сорбонны. Всем этим людям, выросшим в боях, пирах и охотах, так редко напоминали, что они христианские воины, что сейчас, видно, разговор предстоял необычайно важный.
Вдохновенный оратор достал из сумы пергамент, величественно продемонстрировал собравшимся печать с орлом Юпитера и принялся читать. Он с чувством произносил каждое слово, то повышая голос, насколько позволял объем легких, почти до трубного, то понижая до драматического шепота, он играл паузами и сопровождал фразы выразительными жестами… Наступившая тишина прерывалась лишь цвирканьем аполитичных цикад, не понимающих исторической важности момента.
Бастиан закончил свое выступление, но толпа молчала, переваривая услышанное, а равным образом и увиденное. В головах буйных вояк не укладывалась, не усаживалась, не умещалась полученная информация.
Вместо того чтобы вернуться и продолжить с ними путь в Реймс, Пипин зачем-то мчался с Гизеллой и юным Дагобертом в монастырь Святого Эржена, дабы там объявить о помолвке?! При этом сестра его, Брунгильда, известная во франкских землях предводительница вооруженных отрядов, яростная в бою и славящаяся до крайности мерзким нравом, вдруг объявлялась коварным врагом, злоумышлявшим против короны, затевавшим кровавые убийства кесаря Дагоберта с его семьей и самого Пипина!..
Все это казалось баронам, их воинам, свободным франкам, а возможно, даже их собакам, вестью, лишенной какой бы то ни было логики! Конечно, ни о какой логике, этой продажной девке рабовладельчества, бароны никогда и слыхом не слыхивали, однако нутром чуяли, — где-то что-то тут не так!