— Документы собраны, Марат Аванесович. Есть письма колхозников, заявления, сводки, записи рассказов людей, копии квитанций, блокнот Чабаненко, — тихо ответила Лена, сидевшая неподалеку от редактора.
— Все удовлетворены ответом? — спросил Захаров.
— Я нет, — поднялся Савочкин. — Больше того, я удивлен поспешностью, с какой мы обсуждаем эту корреспонденцию. Мне звонил Яшевский и предупредил, что готовится выпад против него. Должен сказать, что вопрос, поднятый нашим молодым работником, не нов. Мы имели уже подобную кляузу.
— Значит, я написала кляузу? — бросила с места Елена.
— Я этого не сказал. Но не перебивайте меня, пожалуйста. Вместо того, чтобы поинтересоваться успехами прославленного человека товарища Смирнова, вы, Елена Ивановна, пошли, простите меня, по пути, я бы сказал, по ложному пути Курганского. Но у него, я уже как-то говорил, это распространенная болезнь работников отдела писем: во всем видеть недостатки, пороки, подвохи. Но откуда это у вас, недавнего выпускника вуза, молодого человека, молодого коммуниста, молодого журналиста, наконец, гражданина, только вступающего в жизнь? Откуда у вас такой нигилизм, такой скептицизм? Честное слово, не пойму. Я Смирнова знаю давно, сам о нем писал в свое время и, простите, Елена Ивановна, я вам и вашей статье просто не верю. Вас подвели, вы пошли, еще раз сигнализирую, по ложному пути. Поверьте моему опыту. С Яшевским я учился. Не скрою: он честолюбив, заносчив порой, но это уж не такой ужасный порок. А Смирнов?
— А Чабаненко? — вопросом на вопрос ответила Ивченко.
— Малоизвестная личность. Когда-то в свое время он селькорствовал. Вот и осталось у него, как и у Курганского, критическое восприятие действительности, стремление всюду и везде видеть недостатки, преступления и восклицать: «А где же прокурор?»
— Чабаненко коммунист, Илья Терентьевич, фронтовик, специалист.
— Уважаемая Елена Ивановна. Мало ли у нас фронтовиков? Миллионы воевали. Все мы на фронте были. Так что? Только поэтому мы безгрешны? — Савочкин развел руками.
— Что-то запахло демагогией, — ни к кому не обращаясь, проговорил Казанин.
— Дорогой теоретик, расценивайте мои слова, как хотите, но я уже четверть века в печати на практической работе. Выработался нюх, запах липы — за километр чувствую. А тут же он прямо так и бьет в нос. Надо поистине страдать дистрофией обоняния, чтобы его не чувствовать, — Савочкин заговорил быстрее. — Когда-то Яшевский наказал кого-то за плохую работу. Смирнов потребовал ответственности от Чабаненко за низкие показатели. Вот обиженные и ощетинились, пошли в атаку. Отсюда их паническое SOS и душещипательные сигналы.