После чего она удалилась. Генрих задумался. О чем же он задумался? О том, что он предлагал всем — о женитьбе.
Но предложение никогда не казалось серьезным. Генрих был мужем Маргариты, и в какой бы малой степени он им ни был, степень эта была достаточной, ведь развода еще не было.
Он размышлял о том, что он скажет Габриель, чтобы удержать ее при себе, когда к нему пришли с известием об ее отъезде в Кёвр.
Габриель выбрала именно такой день, когда Генрих — она об этом знала — не мог за ней последовать. Но он отправил ей срочное послание, всего три слова: «Ждите меня завтра».
Отягощенный мыслями, трепещущий, разочарованный, обезумевший от любви, будто двадцатилетний юноша, он решился, чего бы это ему ни стоило, вернуть ее. Но для этого нужно было проскакать двадцать лье и пересечь две вражеские армии.
«Никогда Цезарь, — говорит историк, у которого мы заимствуем эту деталь, — не рисковал так, отправляясь из Апулии в Брундизий, как Генрих по дороге из Манта в Кёвр».
Он отправился верхом в сопровождении всего пятерых друзей. В трех лье от Кёвра, возможно в Вербери, увидев, что дороги Компьенского леса патрулирует враг, он спешился, переоделся крестьянином, водрузил на голову мешок с соломой и отправился в замок. Он миновал около двадцати французских и испанских патрулей, которые и представить себе не могли, что крестьянин с мешком соломы на голове — отчаявшийся любовник. Более того, что любовник этот — король Франции.
Хотя она была предупреждена о прибытии короля, Габриель не верила, что он способен на подобную глупость, не хотела его узнавать, а узнав, вскрикнула и не нашла ничего лучшего, как сказать:
— О, сир! Вы так уродливы, что я не могу на вас смотреть.
К счастью для короля, Габриель была в обществе своей сестры, маркизы де Вилар. Маркиза, когда Габриель убежала, осталась с королем и постаралась его убедить, что единственная причина бегства — страх быть застигнутой ее отцом. Но король скоро понял, чего стоят эти объяснения, так как мадемуазель д'Эстре не возвращалась. Вот таким зеленым и кислым оказался плод, который он сорвал в результате своего самого опасного путешествия, рискуя своей судьбой, судьбой друзей, короной Франции.
«Что удивительнее всего, — говорит Таллеман де Рео, — это то, что он не был человеком дела, а мадам де Верней вообще называла его человеком добрых намерений».
Его отсутствие переполошило двор, особенно когда стали известны подробности его путешествия сквозь вражеские отряды.
Сюлли и Морней ждали его, чтобы дать ему хорошую взбучку. Генрих IV склонил, по своему обыкновению, голову. Но на этот раз вовсе не из-за упреков друзей, а лишь от горечи неудачи.