Моя кровь – это кровь всего лишь грешника, хотя и прощенного Спасителем, а Его Кровь, пролитая за нас – цыган, украинцев и прочих народов – Кровь Святого, непорочного Агнца, "предназначенного еще прежде создания мира" для нашего спасения (1 Пет. 1,19-20).
Моя кровь в Наиде будет действовать только временно, сила же Крови Христа, пролитой в умилостивление за грехи наши, действует и будет действовать вечно! Моя кровь распространилась на одного человека, сила же Крови Спасителя распространяется на всех человеков в мире, кто принимал, принимает или будет принимать верой Его искупительную жертву.
Ваша благодарность мне – пусть будет отдана только Тому, Кто ее действительно заслужил, а потому я не могу брать никаких подарков или награды, принятием которых я бы только подчеркнул то, что они пошли не по тому адресу. Я лишь раб, ничего нестоящий, сделавший то, что и должен был сделать.
Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: "мы рабы ничего нестоящие, потому что сделали, что должны были сделать" (Лук. 17,10).
Мать Кольки, не присутствовавшая на собрании вершивших судьбу ее сына и не мечтавшая о великодушии барона, ожидала только кровной мести изо дня на день!
За себя она не боялась, но сын ... Где он сейчас? Выдержит ли ее сердце, сердце любящей матери?
Нет, нет! Не говорите «ее цыганское сердце»! Сердце матери может быть только материнским. Материнское сердце не знает своей национальности, а потому неслышимый крик его белым инеем окрашивает голову, прячет вглубь обезвоженные от слез глаза, стоном души, как раскатистым эхом, ищет помощи рожденному в страдании.
Можете себе представить, как велика была ее радость (имя матери я так и не узнал, может быть потому, что она стала образом всякой матери, ищущей спасения своего сына, дочери?), когда цыганской почтой ей была доставлена открытка для Кольки и сообщение, что «святой, спасший Наиду, выпросил его жизнь вместо вознаграждения для себя», а значит... мести не будет.
Узнав у «почтальонов» день отъезда Голубенко от барона, она поспешила отблагодарить святого. Наняв такси, радостная цыганка поехала к дому барона попрощаться с Андреем, но опоздала... Он уже выехал с Ипаном на «Волге» барона, оставляя среди шахтерского города М. еще один памятник искусства, но что несравненно важнее — еще один памятник христианской любви, — любви, явленной самим Богом.
— Ну что, дядя Андрей, поедем нашей цыганской дорогой, напрямик? — спросил Ипан, предлагая сократить путь, так называемой «цыганской тропой», ведущей вдоль лесополос, соединяющих разбросанные шахты и их отработанные терриконы.