— Правда, наденешь?
— Ага. Вот Фити раскричится!
— Я тебе еще буду делать. Этот зверь — летний. Потом сделаю того, кто осенью. И зимнего.
Хаидэ, вспоминая слова отца о том, когда ей в полис, нахмурилась, но тут же улыбнулась. Считала, растопырив пальцы и шевеля губами:
— Восемь зверей у меня будет. Долго еще. Я их с собой увезу.
— Носить будешь?
— Всегда.
— Хорошо.
Хаидэ зевнула. Ловкий рассмеялся тихонько. Подпихивая сонную девочку, помог забраться в палатку. Отправил вслед шкуру.
— Исма?
— Что, Лиса?
— А ты почему его сделал? Ты так услышал, да? Внутри себя?
— Да. Я услышал и понял, надо — так.
— Ты будешь непобедимым, Исма, настоящим.
— Спи уже, Лиса.
— Я сплю, сплю… И Ловкий, затянув дыру в стенке палатки, набросил петлю и сам ушел спать, раздумывая о переменах в жизни.
У Хаидэ болела голова, стиснутая диадемой, один завиток которой давил за ухом. В ответ на поклоны, обращенные к ней, Хаидэ склоняла голову и, не поморщившись от приступа острой боли, одаривала гостей легкой улыбкой, стараясь не замечать жадных и любопытных взглядов. Мужчины разговаривали, уже давно, и разговор все чаще прерывался, все замолкали, прислушиваясь к звукам, доносившимся из внутренних комнат. Дым благовонных смесей, призванных отпугнуть насекомых, стлался между колонн, завиваясь, утекал вверх, в черное небо, в котором висели невидные из-за расставленных светильников звезды.
— Твоя жена, Теренций, по-прежнему хороша, как богиня! — провозгласил один из гостей, кивая и поглаживая курчавую аккуратно стриженую бороду. Говоря, оглядел женщину, неподвижно сидевшую на высоком сиденье, насмешливыми глазами. И, понизив голос, что-то добавил, наклонясь к уху присевшего рядом хозяина дома. Тот досадливо и громко рассмеялся.
— Она моя жена и этим сказано все. Разве может быть что-то негодное у сановника архонта? Мы, боспоряне, ничем не хуже вас, изнеженных жителей Афин.
— Не спорю, не спорю. Потому возношу хвалу богам и восхищаюсь. Тем более, что когда-то она скакала без седла на диком жеребце и ела сырых степных птиц, так? А теперь посмотрите, какая царственная осанка! Может быть твоя жена…
Он, приподнявшись, отвесил поклон в сторону Хаидэ:
— Может быть, она почтит нас, спев какую-нибудь из своих диких песен?
— Моя жена царского рода, Кандей. Какая еще может быть осанка у женщины, чей отец князь, а мать — амазонка?
Хаидэ молча смотрела, как налилось кровью широкое одутловатое лицо мужа. Внутренне усмехнулась, узнавая те самые интонации, с которыми он когда-то обсуждал ее, маленькую невесту, разглядывая перед свадьбой, стыдясь необходимости брать в жены дикарку из вольных степей. Он перечит хмельному гостю не потому что любит ее, ему невыносимо чувствовать себя ниже тех, кого привез пышно убранный корабль из метрополии и вскоре они покинут колонию, чтоб дома рассказывать, посмеиваясь, о диких нравах провинции. Но как же едок этот плотный дым, заползающий в ноздри… Это от него трещит голова. Она чуть склонила голову, висящий на грубом шнурке глиняный ежик лег на плечо. И кажется, боль в виске немного утихла.