Каждая квартира обладает собственной аурой, наполненной присущими только ей запахами, звуками, шорохами, теплом или холодом. Эта квартира, казалось, затаилась. В прихожей было темно, тепло, чуть пахло лавандой. Несколько плотно прикрытых дверей, из-под одной пробивается свет. Екатерина постучала и, не услышав ни звука в ответ, громко спросила:
— Здесь есть кто-нибудь? Извините, пожалуйста, мне нужна Зинаида Метлицкая!
В ответ — тишина. Где-то далеко в подъезде хлопнула дверь, послышались шаги, голоса и смех. Екатерина вздрогнула. Эти звуки составили неприятный контраст с тишиной в квартире. Она стояла в пустой прихожей и, затаив дыхание, прислушивалась, пытаясь уловить малейший звук говорящий о присутствии человека. Испытывая желание немедленно уйти. И не двигалась. Ей казалось, что тишина звенит. И тогда она, протянув руку, нащупала неверными пальцами круглую стеклянную ручку двери и повернула ее. Дверь мягко поддалась, Екатерина по инерции сделала шаг вперед и тут же зажмурилась и отшатнулась — ей показалась, что она попала на сцену театра. Плоская белая комната, безобъемная из-за яркого света заливавшего ее, напоминала декорации к сюрреалистической пьесе. Под потолком сияла, чуть покачиваясь и ослепительно сверкая хрустальными подвесками, большая люстра. Горели светильники на стене. Торшер стоял в кругу голубоватого света, отбрасываемого его собственной лампочкой. Горела лампа на журнальном столике. Белая мебель. Пол, белый из-за усыпавших его листков бумаги. Одуряющий аромат белых лилий в высокой вазе на столе. И неподвижная, как большая кукла, женская фигура, лежащая на тахте — логический центр мизансцены. Белый пеньюар, аккуратно расправленный, прикрывает ноги до маленьких ступней. Сложенные крестом на груди руки. Легкомысленная соломенная шляпка, украшенная розовым бантом, закрывает лицо. Симметрию нарушает лежащая на полу красная атласная туфелька на высоком каблуке, видимо, упавшая с ноги. А может, таковым был замысел художника-эстета, придумавшего все это.
Екатерина стоит на пороге комнаты, завороженная потусторонним зрелищем, и чувствует, как мутная тошнотворная волна страха накатывает на нее. Медленно, словно подчиняясь команде извне, она подходит к женщине, осторожно приподнимает край шляпки, в безумной надежде, что это все — игра, притворство, репетиция новой пьесы, да что угодно, кроме кошмарной действительности, и женщина сейчас рассмеется ей в лицо. И тут же вскрикивает и отдергивает руку, увидев распухшее застывшее лицо, вылезшие из орбит глаза, мертво смотрящие в потолок, оскаленный рот и черную полоску крови на шее. Шляпка с розовым бантом падает обратно и закрывает страшное лицо…