Именно таким, верным одной теме художником, и представляется мне Владимир Михайлов.
Однако рассказ об этой теме придется начать издалека.
II
Вот уже несколько поколений исследователей литературы бьются над загадкой воистину фантастического успеха, выпавшего на долю увидевших свет в 1719 году «Жизни и необычайных поразительных приключений Робинзона Крузо» (приношу извинения педантам за усечение названия — полное заняло бы восемь строк). Сразу по выходе роман стал бестселлером — словечка этого читатели тех времен, естественно, не ведали, однако исправно осаждали книжные лавки. Только за первые полвека «Робинзон» выдержал чуть ли не полсотни изданий в Англии и был переведен на все основные европейские языки. Больше того, с легкой руки Даниэля Дефо родился новый жанр — робинзонада. В каждой стране и даже во многих провинциях и городах появились собственные «Робинзоны» — французский, датский, греческий, голландский, ирландский, силезский, берлинский, лейпцигский… Только в одной Германии и только до 1760 году появилось больше сорока робинзонад! И они продолжают выходить из печати по сей день — вспомните хотя бы «Робинзонов космоса» Франсиса Карсака. И не случайно сделал Уилки Коллинз «Робинзона Крузо» Библией одного из героев своего «Лунного камня» — обаятельно-занудного старика Беттереджа.
Но в чем же секрет?
Разумеется, абсолютно однозначного ответа на этот вопрос нет. Однако выделить главную составляющую все-таки можно. Ибо сознательно или бессознательно, но наткнулся Даниэль Дефо на одну из ключевых проблем человеческой психологии — тему одиночества.
Одиночество многолико. Оно может быть физическим — в духе Робинзона «допятницкого периода»; может быть интеллектуальным — проблема непонятого и непризнанного гения, например; духовным — во всех его разновидностях, от пресловутого одиночества в толпе до одиночества вдвоем. Оно может быть пассивным, страдательным — одиночество Робинзона или изгоя, но бывает и активным — как, скажем, самоизоляция отшельника. О чем бы мы ни думали или ни рассуждали: о дружбе и любви, политике и религии, искусстве и преступлении — нам никак не обойтись без обращения к этой краеугольной проблеме человеческого сознания. Парадокс — жалкий голый примат, ставший царем природы лишь потому, что вовремя сумел оценить достоинства коллективизма, социального объединения, рода, племени, орды, государства, наконец, тем не менее по сей день едва ли не больше всего озабочен тем, как вырваться из кокона собственного, личного одиночества.
Вот эту-то проблему и сделал главной для себя Владимир Михайлов.