* * *
Верность – это борьба с соблазном быть неверным. И мне не хватило сил в этой борьбе. Почувствовав, что потакание своей слабости ведет к беде, я стал уговаривать N. уехать жить в деревню. Я знал, что мне не устоять перед соблазном, а уединение держало бы меня у письменного стола. Когда же похоть возгоралась бы во мне, рядом была бы только N. Дворовые девки не в счет.
Но она с ее вялым темпераментом, расшевелить который мне всегда стоило немалых усилий, находила сильнейшее наслаждение в кокетстве, абсолютно для нее безопасном, как уверяла она. Ее пьянит власть собственной красоты, которая ставит перед ней на колени самых могущественных мужчин в Петербурге, включая и государя. По своей благопристойности и доброте она не пользовалась красотой в корыстных целях, а лишь играла ею, как ребенок.
Если бы она лишилась постоянного преклонения, у нее бы пропал смысл жизни. Ничто иное, даже дети, для нее не столь важны. Нет, здесь я переборщил – дети у нее все-таки на первом месте. После рождения Машки N. так расцвела, что от каждого следующего ребенка она ожидала прибавления красоты, а значит, и усиления вожделенных чар. Но нет же, я не хочу быть язвительным к моей женке. Я люблю ее, просто пытаюсь отомстить ей за собственную слабость.
Впервые изменяя ей, я знал, что разрываю узы, восстановить которые невозможно. Я себя уговаривал, что, ебя блядь, жене не изменяешь. Но в тот же момент я понимал, что нарушаю брачную клятву, что с этого дня моя жизнь с N. изменится бесповоротно, даже если она ничего не узнает. Я твердил себе, что поэт не может жить без трепета, а в браке трепет – не жилец. Я должен был примириться с умиранием трепета, потому что таков закон. Бог не мешает нам познать его законы, но он карает нас за попытки их изменить. Мне нужно было поверить, я же вознамерился проверить, а это возможно только преступая закон.
Преступив раз, я уже не мог остановиться. N. сначала почувствовала, а потом узнала об этом, в том числе и от меня самого. Я же опять дорвался до разврата, и если его называть грязью, то ведь и мед, коль им измазаться с ног до головы, тоже можно назвать грязью. Но сладость его от этого не уменьшится.
Моим любимым упражнением было влюбить в себя блядь. Влюбить в себя неопытную девочку ничего не стоит (в прямом и переносном смысле), а влюбить в себя блядь, которая по профессии своей должна быть бесчувственной, – это вызов мужскому искусству. Девицы обучены не кончать с гостями, и только редкие, с пылкой натурой, не могут удержаться и кончают, быстро изнашиваясь. Но с такими неинтересно. Я выбирал ту, что поопытнее и похолоднее. Я забирался с ней в постель и начинал ласкать ее без спешки и добросовестно, приговаривая, как она красива и как я ее люблю. Она смотрит на меня с усмешкой, с недоверием или без всякого выражения на лице, но я знаю, что ей приятно слышать эти слова. Некоторые мне подпевают, мол, и я какой красивый, и как она меня любит. Но ей-то уплачено, а я говорю бескорыстно, и потому ей слышать это приятней, чем мне.