Говорили они так тихо, сидя у стола, что Фрэнсис мог расслышать всего только одно или два слова, но по этим словам он все-таки догадался, что речь идет о нем и о его карьере. Несколько раз до него донеслась фамилия «Скримджиэр», и один раз он расслышал слово «Фрэнсис».
Под конец генерал, по-видимому, в сердцах, что-то раскричался и закончил свою крикливую фразу словами:
— Фрэнсис Ванделер! Я вам говорю — Фрэнсис Ванделер!
На последнем слове он сделал ударение.
Диктатор всем корпусом сделал движение — полупрезрительное, полуутвердительное, но самого его ответа молодой человек не расслышал.
Он, что ли, был этот Фрэнсис Ванделер, о котором шла речь? О том ли спорили братья, под какой фамилией ему венчаться? Или все дело это было — пуф, мечта, самообольщение?
После второй паузы в этом неслышном разговоре, между двумя братьями под каштаном, по-видимому, опять возник спор, потому что генерал снова возвысил голос и загремел на весь сад:
— Моя жена! Я с ней разделался окончательно. Не упоминай мне о ней! Меня тошнит от одного ее имени!
Он громко выбранился и ударил по столу кулаком.
Диктатор стал дружески успокаивать его, и через некоторое время пошел провожать его к воротам. Братья довольно дружелюбно пожали друг другу руки, но когда ворота закрылись за гостем, Джон Ванделер расхохотался неприятным злым смехом, который показался Фрэнсису Скримджиэру даже сатанинским.
Так прошел этот день. Фрэнсис больше ничего нового не узнал, но он вспомнил, что завтра вторник, и решил, что ему наверное удастся открыть еще что-нибудь. Все могло быть и хорошо, и дурно. Во всяком случае, он рассчитывал собрать любопытные сведения и даже, может быть, при удаче, проникнуть в самую сердцевину тайны, окружавшей его отца и его семью.
К обеденному часу в саду около дома с зелеными ставнями сделаны были некоторые приготовления. Тот стол, который отчасти был виден Фрэнсису сквозь листья каштана, очевидно служил вместо буфета или стола для закусок, на него ставили перемены блюд, салаты, разные приправы, а за другим столом, которого не было видно совсем, уселись обедающие. Фрэнсис сквозь листья каштана видел, как ему показалось, блеск белой скатерти и серебряной посуды.
Минута в минуту явился мистер Ролльс. Он держал себя настороже, говорил тихо и очень мало. Наоборот, диктатор, казалось, был особенно в ударе и часто смеялся, его смех раздавался в саду очень молодо и приятно для слуха. По интонациям его голоса можно было догадаться, что он рассказывает что-нибудь очень смешное и веселое, потому что он подражал акценту всевозможных народов. Не успели оба, то есть он и молодой пастор, допить свой вермут, как уже между ними исчезло всякое чувство недоверия, и они повели дружескую беседу, точно два старых школьных товарища.