Но я прошел бы равнодушно, ежели этот субъект не вел себя нервно. То оглянется, то возле зеркальной витрины потрется — изучает ее отражение. Ясно — опасается наблюдения.
Вдруг субъект стал переходить дорогу, лицом ко мне повернулся. Жесткие иссиня-черные волосы зачесаны назад, лоб узкий. Овал лица квадратный, нос прямой. Ушная раковина треугольная, оттопыренная. Шея короткая, грудь широкая, рост выше среднего. Ведь это совпадает с приметами разыскиваемого Куренкова!
Оглянулся я: ни городового, ни дворника. Только слоняется рвань разная, ведь Хитровка с ее ночлежками и трущобами в двух шагах. На помощь этих головорезов рассчитывать не приходится. Скорее наоборот... Тип наверняка вооружен, а я нет. Ну, думаю, уйдет! А тип уже заметил мое внимание к нему. Остановил извозчика, вспрыгнул в коляску. Что делать? Другого извозчика, чтобы проследить, не вижу. Тогда я рванулся, догнал коляску и ухватился за рукав типа. А он меня по лицу — хрясть! А сам соскочил, задал деру. Ну, я за ним! К СпасоГлинищевскому переулку тип не побежал, его там наверняка дворники схватили бы. Тут какая-то шпана проходила, крикнули ему: “Мотай в соляные склады!” Тот и нырнул в подземный лабиринт, где бесконечные темные переходы, а по случаю выходного — ни души, даже фонари керосиновые не горят. Сторож и тот, как потом выяснилось, не вышел на службу по причине запоя.
Как быть? Подобрал я отрезок трубы, спрятался за выступ. Полчаса жду. Совсем уже темно, ни живой души вокруг, только крысы между ног шуршат. Холодно стало, зуб на зуб не попадает. Что делать? Спущусь в лабиринты, он или ускользнет, или меня укокошит, и опять же скроется. Вдруг мысль пришла — остроумная. Ору: “Эй, браток, лягавый слинял, канай наверх!”
Что бы вы думали? Слышу в темноте осторожные шаги. Вот и мой голубчик нарисовался, головой повертел туда-сюда. Я его обрезком трубы ка-ак шарахну — он и брык, без чувств распластался.
Дернул я на Солянку, стал свистеть, прибежал городовой, мы типа в участок приволокли в наручниках. Действительно, Куренковым оказался.
И большое наказание тогда этот человек понес? -спросил старый граф.
Дневский вздохнул:
— Выпустили его за отсутствием доказательств вины! Дворник, которого он — табуретом, был свидетелем единственным. Про отпечатки пальцев мы тогда и не слыхали. Попади он в тот раз на Сахалин, так и не произошло бы трагедии в Малом Ивановском переулке, которой, кстати, заниматься пришлось Аполлинарию Николаевичу. А вскоре меня повысили в должности — стал приставом.
Соколов коротко хохотнул:
— Вот, Николай Григорьевич, какая несправедливость: ты трубой — по голове, и тебе — повышение в должности. А если бы я такое, не приведи Господи, сделал, так все газетки захлебнулись бы в злобных ругательствах: “Ах, опять этот граф-злодей!”