Федор Анатольевич Бидман был человеком степенным и упитанным. Хотя ему набежало уже под семьдесят, он все еще сохранял в движениях энергичность и вообще интересовался жизнью. В домовой книге против его фамилии в графе “Род занятий” было записано таинственное и вдохновенное — “свободный художник”.
Федор Анатольевич был заядлым коллекционером. В далекие времена, когда он только выходил на простор жизни, Бидман переехал в небольшой домик о двух этажах на углу Большой Мещанской и 1-го Крестовского переулка. Весь верхний этаж был завешан предметами главной страсти коллекционера — полотнами фламандцев и голландцев XVII века, всякими Дюками, Киками, Квастами с их пирушками, кордегардами и роскошными дамами.
Книжные шкафы ломились от редкостей другого рода. Здесь на полках хранились редчайшие иллюстрированные издания, полная подборка книг по геральдике и самая большая гордость хозяина — около ста пятидесяти книг, вышедших при Петре Великом.
Федор Анатольевич был скупердяй замечательный, словно собирался небо коптить лет пятьсот. Умел он за полушку купить телушку. Все коллекционеры рты так и разинули, когда он на Сушке за семнадцать копеек медных урвал знаменитый экземпляр “Лирических сочинений” Василия Капниста. Тот его в 1805 году специально на пергаменте для Александра Благословенного отпечатал и с целованием ручки поднес.
Или другое: купил беловой автограф Пушкина — “На холмах Грузии”, и тоже за пустяк. А вскоре Федору Анатольевичу такое добро привалило, что заставило всех завистников позеленеть.
У Бидмана были два близких человека, родственника: сестра Мария, старая ведьма с крашенными хной остатками волос, и брат Леопольд — человек ума обширного, директор банка в Лодзи. Так вот, пришел к Леопольду как- то дядя в клетчатом пиджаке и с картиной Рембрандта —Дама со страусовым пером” в руках. “Мне надо на три месяца пятнадцать тысяч, вот мой заклад — Рембрандт”. Ударили по рукам. В тот же день “клетчатый пиджак” был убит в перестрелке с полицией. Голландец достался Леопольду — навечно.
Как человек немолодой и основательный, банкир сделал завещание: в случае его смерти Рембрандт переходил к брату Федору, а тот, в утешение Марии, платил ей двадцать тысяч. Завещание было своевременным: прежде не болевший, Леопольд скоропостижно скончался. Братец Федор слезу пролил над урной, но тут же перевез Рембрандта к себе.
Коллекционер тащит в дом штучки-дрючки не только себе на радость, но и другим на зависть. Когда Федор Анатольевич укрепил на стене Рембрандта, заключенного в тяжелую старинную раму, он позвал друзей — “на смотрины”.