Народу вокруг было негусто. Плохая погода всех по домам разогнала, что ли? Стояли на набережной отец с сыном-подростком – оба краснощекие, плотные, в плотных куртках и зеландских дождевых шапках. Кормили плавающих в канале уток, кидая куски белой булки с сосредоточенным, серьезным видом. Утки жрали хлеб лениво, даже их прожорливости наступает предел. Сытый город, благодушный. Тут даже нищие истощенными не выглядят. Вот в той же Лузитании – вроде бы и климат благодатный, и земля родит щедрее, а поглядишь по сторонам – нищета нищетой.
Почему вот так странно все устроено? В краях, где человеку жить должно быть легко и приятно, люди с голоду пухнут, бедствуют. А здесь – преуспевают, Дом хвалят с утра до вечера. И ведь не только в Державе так, в африканских странах, где вообще, по слухам, рай земной, все цветет и плодоносит круглый год, – там как была в древние времена дикость, так и осталась. Бегают голозадые негры, лопают друг друга, да еще и цивилизации противятся…
Может, человеку не должно быть в жизни легко? Когда привыкает он, что каждая пальма плодами увешана и спать можно под открытым небом, так сразу воля теряется. Вместо труда терпеливого, что Искупитель завещал, привыкают на случай надеяться.
Хотя все равно не понять… Вот Китай, уж на что люди трудолюбивые и умные, таких вещей навыдумывали, что в нашей Державе до сих пор нет, а тоже – полстраны голытьба…
Бюргеры птиц докормили, отряхнули руки, да и пошли вдоль канала. Отец трубку достал, сынок со спичками засуетился, огонь поднес. Вот жизнь у людей безмятежная… завидно мне, или нет?
Нет, наверное. Я бы от скуки помер.
Лучше уж по краю ходить, чем со скуки уточек хлебом откармливать.
С этой мыслью я двинулся – так, без цели особенной, не слишком-то таясь и не спеша. Прошел по Волвенстраат, вышел на другой канал – Херенграхт, где дома были еще выше, иные с золочеными шпилями. Гордые купцы и на железные небось не поскупились бы гордыни ради, да ведь не сберечь, не устеречь железный-то шпиль… В этих местах и людей гуляло побольше. Встретился богатый русский с двумя некрасивыми, тощими женами и одним мордоворотом-охранником, за ними следом карманник крался – я наметанным глазом сразу увидел. Вряд ли что сопрет, русский, похоже, из их аристократов, все ценное на Слове держит, да и охранник-татарин даром что невысок да плотен, а движения ловкие, взгляд цепкий, живо отсечет чужую ручонку кривой саблей…
Ладно, это их игры, мне они безразличны.
Потом навстречу стайка девиц попалась, не из простолюдинок и не из гулящих, а молоденькие бюргерские дочки. Из женской гимназии небось возвращаются. Вон и охранники сзади, двое, с суровыми лицами, с короткими, обтянутыми свиной кожей дубинками, удобными в уличных стычках. Лица постные, а глаза нет-нет да и стрельнут по девицам, по тугим попкам, по крепким икрам в теплых чулках. К этим стражам еще одного надо приставить, чтобы за ними присматривал…