– Сам-то не бруси, отец Павел!
– И то верно, отец Сергий. Токмо, как нам попасть в Кремль?
– А ты, вот, дай по роже караульному стрельцу у Куретных ворот, он тя коленом в зад и вобьет на государев двор.
– Ну да, а там закуют в железы. Нет, уж, избави бог! Тут думать надобно.
– Так и думай, отец Павел, я бы съел чего, какой-нибудь пирог с мясом.
– Окстись, Отец Сергий! Ты что, кукуй? Какое мясо, сёдни пятница, день-то постный!
– Ну, давай зайдем в кабак, с калачом меду откушаем. Вон в тот, напротив.
– Да нас в рясах, поди, с кабака попрут! Надо искать харчевой двор.
– А мы полы-то рясы подоткнём, а нательные кресты спрячем. Уж больно жрать хотца.
– Ладно, пошли.
Мы вошли в кабак. При огне сальных огарков и глиняной плошки с жиром, дававшей тусклый неровный свет, за длинным столом слева мы увидели троих питухов да двух женок.
– Благословенна трапеза сия – мир вам! – мы перекрестились на образок, висящий над стойкой. Несмотря на горящую лампаду, лика святого из-за копоти было не разобрать. Целовальник за стойкой, разбойного вида бородатый дядька, покосился на нашу одежду, но ничего не сказал. Питухи покивали нам в ответ и снова занялись своим разговором и питьем. Только пьяные жёнки с интересом посмотрели на нас. Молодая хотела подняться, но старая её удержала.
Огляделись. Всё в питейной избе сумрачно: стены, потолок в густой саже, сруб избы курной. Большое дымовое окно вверху выдвинуто, из него на питейные столы, падают скупые лучи тусклого дня. Боковые стены слабо подсвечиваются факелами. Подошли к стойке, поздоровались с целовальником. Заказали по плошке постных щей, калач и ендову меду с водкой.
– Гони два алтына, – кабатчик был не разговорчив. Зверская рожа, весь до глаз зарос черной щетиной. Глаз недобрый, с прищуром. Расплатившись и забрав своё, мы ушли в дальний угол избы.
Выхлебав деревянными ложками щи, мы приложились к ендове с медом. В это время дверь кабака раскрылась, и в кабак завалила ватага нищих. Всего убогих было семь человек. Одеты они были в пеньковые драные кафтаны и дерюги, подпоясаны лыком. На ногах липовые лапти и онучи. Грязные, вымазанные сажей, лица и одежда.
– Эй, убогие! Убирайтесь отсель – тут вам не божедомный двор! – целовальник замахал на убогих грязной тряпкой.
– Пошто лаешься, поилец, мы чай в кабак с деньгой пришли – седобородый мужик, и видать, старшой ватаги, подошел к стойке и бросил на неё серебряный полтинник.
Увидев серебро и попробовав его зубом, кабатчик смолк. Нищие заказали всякой снеди, водки и стали рассаживаться за центральным столом. Мне стало не интересно, и я отвернулся от нищих. Я потянулся за мёдом, однако Сергей придержал мою руку.