Людишки пытались окружить Соколова. Тот прижался спиной к парапету: маневр ограничивался, зато сзади никто подойти не мог. Вдруг вперед прыгнул коренастый, в немыслимом треухе мужичишка. Он размахнулся, в воздухе мелькнул кистень — классическое оружие человеческих отбросов.
Соколов со свойственным ему спокойствием зорко выжидал. И когда смертоносная фунтовая гиря была возле виска, чуть отклонился назад. Гирька промелькнула мимо. И сыщик тут же обрушил на нападавшего страшный удар снизу — в челюсть. Под кулаком голова беспомощно болтнулась вверх, что-то хрястнуло в позвоночнике, и мужичишка замертво рухнул, заливая снег кровью, хлынувшей из горла.
Соколов сместился вправо и хлестанул боковым ударом еще одного нападавшего. Тот на мгновение застыл, а затем во весь рост грохнулся затылком на парапет, чтобы уже никогда не подняться.
Соколов, спеша развить контратаку, начал наносить удары справа и слева. В темноте, на довольно скользкой от снега земле это было не очень удобно, да и тяжелая шуба — помеха. Но уже через минуту боя еще двое валялись пластом. Один бросился бежать. Но зато тип в фуражке выхватил из-за пояса топорик и, опасно размахивая им, попер на Соколова. Раза два он сумел задеть рукава шубы сыщика, располосовав их.
«Ловкий, собака! — подумал Соколов. — Небось мясником служит. Эти крови не боятся!» Он выбирал удобное мгновение. И оно пришло.
Убийца промахнулся в очередной раз, Соколов бросился на него, оторвал от земли и с силой швырнул в реку.
Под весом тела тонкий лед проломился, вода булькнула. Соколов наклонился через парапет и увидал лишь прибрежную темную полынью, навсегда поглотившую дурного человека.
— Эх, сукины дети, прогулку испортили! — вздохнул Соколов.
Вскоре он наткнулся на городового, дремавшего в будке.
— Беги, братец, позвони в участок. Саженей сто отсюда, не более, разбойники валяются. Пусть их соберут и — под замок. Скажи в участке: подарок от графа Соколова.
Старый граф Соколов вздохнул:
— Эх, Аполлинарий, когда ты угомонишься?
— Наверное, когда помру! — мрачно пошутил тот.