Железная хватка графа Соколова (Лавров) - страница 41

— Я полностью погружен в свою работу, материальное положение у нас независимое. Клавдии я предоставил полную свободу.

— Напрасно! Сенека со знанием дела утверждал: отпускать от себя жену можно, но не дальше плевка. И что, у вас появился соперник?

Ученый брезгливо сморщился, словно наступил на крысу:

— Этого несчастного мужлана язык не поворачивается назвать «соперником». В своем загородном доме я решил провести электричество, благо линия там протянута поблизости. Пришел из «Сименса» незамысловатый дядя простонародного покроя с мудреным именем Сосипатр, весь прокуренный и пропитый. Составил смету, столбы вкопал.

А уже вскоре на всю округу, едва не лопаясь от гордости, этот знаток фарфоровых изоляторов и опорных столбов трубил: «Мужик я ловкий, у меня с барыней контакт полный, без изоляции!»

Клавдия, понятно, плакала и все отрицала. Да я особенно и не стремился ее к стене припереть: ради ребенка готов был снести страшный позор, дабы сохранить семью. Жена поклялась впредь вести себя безупречно.

Жизнь потянулась вроде бы как прежде, но, сами понимаете, такие раны заживают, да рубцы остаются. И вот опять новость, как кирпич на голову. Накануне Рождества, когда в доме стояла елка и царило праздничное состояние духа, ко мне в кабинет заявился наш конюх Борька, честнейший сорокалетний мужик. Упал мне в ноги, заплакал: «Батюшка, прости меня, дуралея! Хозяйка наша, твоя супружница, подбила на грех: все улыбалась, слова разные загадочные говорила, а дошло уж до невозможного. Гладила, гладила мой предмет, а потом срам этот, словно пряник какой, в рот себе засунула. Тьфу, вспоминать гадко, тошнит! Отпусти меня, барин, со двора, а то от позора или сопьюсь, или повешусь. У меня ведь супруга честная, пред Господом венчанная».

Тут уж я не выдержал, приказал слугам гнать Клавдию. Жестоко? А как, простите, вы поступили бы? Больше ее я никогда не видел. Хотя слышал, что покатилась Клавдия по наклонной плоскости, и жалко ее было — ведь любил я ее, много лет верность хранил.

И несчастный муж, разрыдавшись, поспешил выйти в другую комнату.

Соколов отправился на Солянку, в заведение мадам Карской.

Магдалина Леопольдовна Карская словно делалась по циркулю. Все в ней было округлым: фигура, лицо, разрез глаз, почти не закрывающийся ротик. И даже говорила она как-то округло:

— Ох, эта Клавдия! Прежде чем к нам попасть — а наше заведение приличное! — была содержанкой купца, чиновника департамента земледелия, одноногого кавалериста — обычная дорожка. А у нас... Поначалу была очень скромной, говорила, как аристократка, тихим голосом. Но понимаете, социальная болезнь, язвы нашего общества — половая распущенность и алкоголь... Да-с, вам объяснять не надо, господин полицейский? Начала много пить, характер испортился: стала дебоширить, раз стекло в спальне разбила, клиенту физиономию расцарапала. Девица, скажу, та еще! Но они все мне — как дочери родные. Когда поругаешь, когда по щекам отхлещешь, когда пожалеешь. А Клавдия «отблагодарила» мою заботу — сбежала, даже не предупредив!