— Тарелку!
— Слушаюсь, ваше превосходительство! Сверх того-с на предмет холодных закусок рекомендую салат «паризьен», канапе «фантази», цыпленок «супрем бон-фам». Из закусок горячих восхитительны почки а-ля Парм, тарталет из дичи «финансьер», омары и лангустины...
Соколов в нетерпении дернул ногой:
— Пусть всё тащат! Эх, Трофим, у нас сегодня горькая тризна — помянем нашего славного товарища, погибшего за царя и веру. Не забудь, братец, уху стерляжью.
— Обязательно, двойную-с! И с расстегайчиками. На жаркое не осрамятся перепела. На горячую рыбу усиленно советую осетрину в шампанском. И приказано на стол водрузить «Золотые мечты» — самого нежного молочного поросенка. Это для подобострастия от нашего хозяина Григория Васильевича Очкина.
В мгновение ока два лакея с серебряными подносами в шелковых, канареечного цвета косоворотках навыпуск и высоких хромовых сапогах поставили на широкий стол запотелые графинчики с разными водками, белые соленые грибки, ветчину с хреном, селедку с горячей, курящейся легким паром картошкой и крошечными нежинскими огурчиками:
— Разгону ради!
Соколов горою поднялся над столом, держа в руках хрустальную, блистающую гранением рюмку. Метрдотель торопливо махнул рукой цыганам:
— Цыц, не бренчать!
Цыгане враз смолкли. И даже в зале перестали стучать вилками.
Соколов говорил жестко и отчетливо, каждый звук его могучего голоса был слышен в дальних углах ресторана:
— Российской полиции без малого двести лет. И никогда прежде бандиты не смели посягать на жизнь полицейского — при всех царях; во все века она была как бы священной. Но нынче времена наступили страшные, небывалые. Бандиты — уголовные и политические — перешли в своей дерзости всякие границы. Всем памятна трагедия, недавно разыгравшаяся здесь же, в Саратове. Террорист Козелец-Шнабель убил замечательного сыщика, моего друга Колю Жеребцова. Сегодня на посту погиб тот, кого уважительно называли «королем филеров», — Гусаков-старший. Козелец по приговору суда был вздернут. Злодей, поднявший руку на Гусакова, уже коченеет в морге. Так будет со всяким, кто посягнет на жизнь полицейского. Мы творим не свою волю — волю Государя, а Государь — от Бога. Посягающий на полицейского дерзает идти против воли Создателя. И судьба каждого злодея станет самой жуткой, беспросветной.
Соколов обвел взглядом своих товарищей. Они сидели необычно суровые, а у Дьякова, кажется, блеснула слеза. Да и все гулены в зале притихли, словно протрезвели. Гений сыска закончил:
— Пусть земля тебе будет пухом, геройский русский человек, великий филер Матвей Иванович Гусаков. Мы за тебя так еще отомстим, что злодеям небо покажется с овчинку!