— Читай!
— Ну-с. «Ваше благородие, любезный Герман Мартынович! Преклонные лета мои и неблагоприятные обстоятельства, господствующие уже несколько лет по части торговли, которой я занимаюсь, уже давно внушали мне желание удалиться от дел и провести старость свою в покое и бездействии. Теперь пришло время осуществить это желание. И я имею честь известить вас, что я с нынешнего дня прекращаю свои торговые дела. Получив в продолжение многолетней торговой деятельности многочисленные доказательства благосклонности и дружбы, смею надеяться, что эти чувства останутся мне и в будущем моем уединении. Прошу Вас сохранить обо мне дружественное воспоминание и остаюсь от души Вам преданным». И подпись: Степан Мурзаев. Обратный адрес: Москва, Большая Лубянка, дом номер тридцать, владения Дедова, рядом с «Электролечебным кабинетом Фридемана». Ты этот дом помнишь — на углу Сретенского бульвара, трехэтажный, с лепниной.
Сахаров недоуменно воззрился на Соколова:
— Ну и что? Очень грамотное письмо, безупречная стилистика. Что тебя, Аполлинарий Николаевич, в нем удивляет? Может, и впрямь Тищенко сообщил свой адрес постоянному продавцу? Тот и написал...
Соколов насмешливо поддакнул:
— Ну конечно! Этот Мурзаев пишет за тридевять земель, чтобы обрадовать закрытием своей лавочки. — Перешел на серьезный тон. — В жизни, конечно, всякое бывает. На старости лет порой такие странности случаются с людьми, что диву даешься. Может, и этот самый Мурзаев стал графоманом и изыскивает любую возможность для переписки. Такие случаи медицине известны. Я знаю одну особу, которая через каждые пятнадцать минут руки моет. Особа боится микробов.
— Это называется «рефлекс чистоплотности» и бывает при некоторых формах невроза навязчивости, одной из форм шизофрении.
— Приятно знать, что начальник охранки досконально изучил курс судебной психопатологии профессора Сербского. Но ты, дорогой Евгений Вячеславович, на сей раз не проявил должного внимания к некоторым мелочам. А пустяки эти порой выдают с головой преступника. Как в нашем случае.
Сахаров скептически усмехнулся:
— Едва прочитав это безобидное письмо, ты, граф, сразу же записываешь его автора в преступники? Ха-ха, это, Аполлинарий Николаевич, ты хватил через край!
— Ну, не скажи: эпистола сия не очень безобидна. Ее писал человек, воспитанный германской культурой. А главное — надо искать основной, скрытый текст.
— Откуда такая уверенность?
— Когда ты видел конверт с сургучной печатью? На Руси сургучом перестали письма заливать лет сорок назад. В Германии, Франции и некоторых других странах обычай этот сохраняется по сей день. Печать, содержащая имя «Степан Мурзаев», повернута прямо. Так делают, когда адресуются к лицам подчиненным.