Где-то, напротив, стекла в окнах были выбиты.
Темные провалы в обрамлении сгнивших рам, казались пустыми, страшными глазницами.
Постепенно проулок сужался.
Черные заборы ближе подступали к машине.
Колея густо заросла высокой влажной травой.
«Может, пошутила старушка?» — озадаченно подумал Макеев.
Проулок, тем временем, обернулся узкой заросшей тропинкой, плавно стекающей в глубокий овраг.
Машина встала.
Выходило так, что дом, возле которого она остановилась, были именно крайним слева.
И значит, искать, таинственных дачниц следовало здесь.
Но дом, как и все в проулке, казался мертвым.
Глухим.
Слепым.
Полусгнившим.
— Есть кто живой? — Макеев осторожно толкнул калитку.
Разумеется, она оказалась незапертой.
«Все правильно — подумал он — так всегда начинаются триллеры. Незапертая дверь, а за нею….»
Закончить мысль он не успел.
От калитки бежала, устремляясь к дому, узкая дорожка, некогда выложенная мелким булыжником, теперь — густо заросшая упрямой травой, победившей камни.
Дорожка упиралась в покосившееся крыльцо.
Ступени крыльца прогнулись и потемнели от времени.
Пара маленьких женских туфель двумя яркими пятнышками пламенела на ступенях.
Красные — на черном.
Не заметить было невозможно.
«Откуда — вторая? Она же у меня.»
Наваждение возвращалось.
Сергей собрался, было идти обратно к машине, чтобы достать злополучный пакет, и…
Что, собственно, и….?
Он понятия не имел, что, надлежало делать с третьей — вот уж, действительно! — лишней туфлей?
Сознание отступало, уступая место, загадочным подсознательным импульсам.
Впрочем, он не успел сделать ни шагу.
На крыльце появилась женщина, и у Макеева разом, отлегло от сердца.
— Вы живы?!
Она не удивилась.
Не возмутилась.
Не испугалась даже.
Она взглянула на него так, будто именно его ждала, скрываясь в темных недрах заброшенно дома.
И специально оставила на крыльце свои красные «лодочки», чтобы он ненароком не проехал мимо.
Однако, радости тоже не было в ее взгляде.
Скорее — легкая печаль, и укор.
«Ну, разумеется, укор — промелькнуло в отступающем сознании Макеева — А как же иначе? Я виноват перед ней. Бросил, оглушенную, беспомощную, в кювете. Трусливо бежал»
— Не знаю….
Женщина, наконец, заговорила.
Тихо и немного нараспев.
Так читают свои стихи задумчивые поэты, отрешенные от всего земного.
— Но, если вы видите меня, и слышите мой голос, значит жива.
— Как вы себя чувствуете?
— Я не чувствую…. Я давно уже не чувствую себя. Мне даже показалось, что я смогла, как Таис…. Но вы — здесь. Значит, снова не получилось.
— Что — не получилось?
— Уйти.
— Куда уйти?
— За грань. Ее иногда можно увидеть, и тогда — переступить. Таис увидела. А я — нет.