Мария открыла шкаф, в котором царил впечатляющий порядок. Некрологи были рассортированы по годам и по именам. Помимо печатных некрологов, в шкафу лежали дополнительные папки с наклеенными разноцветными этикетками.
– А тут у вас что, если не секрет? – спросил Салли.
– Мои рабочие записки. Точнее, расшифровки моих бесед. Я их делаю, чтобы ничего не упустить. – Она понизила голос. – Знаете, иногда люди не столько говорят, сколько плачут. Мне их трудно понимать, а переспрашивать неловко. И потому я записываю наши разговоры на диктофон.
– Мария, да вашей дотошности может позавидовать любой журналист из крупной газеты! – с восхищением воскликнул Салли.
– А вы знакомы с настоящими журналистами? – оживилась Мария. – Ой, как интересно! Расскажите.
Салли всегда был довольно равнодушен к газетам. Да и газетчики не подозревали о его существовании вплоть до того страшного дня. А потом повели себя так, как свойственно людям этой профессии, – набросились на сенсацию.
«СТОЛКНОВЕНИЕ В ВОЗДУХЕ! ПИЛОТ НЕ УБЕРЕГ САМОЛЕТ!» – гласил крупный заголовок в верхней части первой страницы.
А внизу, уже помельче, – другой: «ЗЛОВЕЩИЙ ОТЗВУК НА ЗЕМЛЕ: ЖЕНА И ДИСПЕТЧЕР – ЖЕРТВЫ ЧУДОВИЩНОГО ДТП».
Эта газета попалась Салли в кафетерии той самой больницы, где находилась Жизель. Ее тело, почти сплошь покрытое синяками, опутанное проводами датчиков, с воткнутыми иглами капельниц, казалось телом инопланетного существа. Салли уже двое суток находился возле ее постели. Он провел две бессонные ночи, и потому окружающий мир воспринимал сквозь дымку.
В больнице Линтона, куда его привезли после катапультирования, медсестра, запинаясь на каждом слове, сообщила ему страшную новость. Из всего, что она говорила, он расслышал три слова: «авария», «жена» и «Коламбус». Свои дальнейшие действия он помнил плохо. Врачи говорили, что ему нужно лежать, но он вскочил, выбежал из больницы, поймал такси и велел водителю на всей скорости гнать в Коламбус. Пока ехали, Салли постоянно куда-то нырял, а когда выныривал, подгонял таксиста.
Потом, скрючившись от боли, он бежал по больничным коридорам, разыскивая палату интенсивной терапии и спрашивая у каждого попадавшегося навстречу врача: «Где она? Где она?..» Увидев Жизель, он упал на пол и забился в конвульсиях, бормоча: «Боже мой, боже мой, боже мой». Потом почувствовал на себе чьи-то руки: медсестер, охранников, родственников жены. Все держали его, потому что он не стоял на ногах.
Два дня. Две ночи. Боли в пояснице не утихали. Он не мог спать. Голова кружилась. Ему было плевать на то, что он давно не мылся и не брился. Он понимал: так нельзя. Нужно хоть на полчаса сменить обстановку, размяться. И тогда он спустился на первый этаж, где был кафетерий. На столике валялась оставленная кем-то газета. Салли схватил ее, вгляделся. Они поместили его снимок – старый, почти десятилетней давности. Рядом были фотографии покореженной, но благополучно севшей «Сессны» и останков его F-18. Сплющенные куски фюзеляжа, раскиданные по полю, обломок крыла, сгоревший двигатель.