Оба помолчали.
— Жалование в двадцать гульденов, — сказал Швальбе. — И премиальные. И я набираю в команду, кого сочту нужным. Еще доступ к архивам, арсеналу. И по мелочи разного, отпущение грехов там и прочее.
— Двадцать гульденов? Морда треснет, — немедленно отозвался монах. — А то я не знаю, сколько ваш брат стоит.
— Ну так и драться будем не с абы кем. Не жадничай.
— Вот послал мне Господь испытание или черт напасть, — в сердцах стукнул кулаком о скамью Йожин. — У всех дети, как дети, а мой сын — распутник, гуляка и наемный солдат. И никакого почтения к старшинству.
— Не извольте сомневаться, папенька, — медоточивым голосом вымолвил Гунтер. — Со всем нашим почтением к вашим сединам. И к двадцати гульденам. С премиальными.
— Много, — отрезал Йожин.
— Отец, — очень серьезно ответил Швальбе. — Давай начистоту. Ты ведь меня не просто так позвал, для сопровождения. А показать, что и как. Я посмотрел. И говорю — эта работа нам по силам. Мне и тем, кого я наберу. Наши услуги стоят дорого, но для вас все равно на круг дешевле выйдет. Твои девенаторы и мы, это как жандармы [7] и рейтары. Отряд рейтар в содержании дороже, но только если высокородного латника укокошат, то другого взять неоткуда. Да и боязно им рисковать — тыща поколений за плечами и сам он какой-нибудь цельный граф. А рейтаров можно хоть всех положить, были бы деньги да немного репутации, завтра новые сбегутся, ни родни за спиной, ни гроша за душой. Так что не жмоться.
Йожин долго смотрел на гроб, в котором покоился мастер Гарольд, старейший из девенаторов.
— Доберемся до замка, подумаем… — сумрачно произнес он наконец. — Только из этих двадцати гульденов ты каждую монетку отработаешь.
— И премиальные, — вставил Швальбе.
Йожин ничего не сказал, а только перекрестился, дабы уберечься и не впасть в грех площадной брани. Ландскнехт встал, потянулся, переступил с ноги на ногу, бренча примкнутыми шпорами.
— В путь пора.
— Иди, — сказал монах. — Я сейчас.
— Закинем гроб на повозку, я распоряжусь, — отрапортовал Гунтер и пошел в сторону.
Йожин не смотрел вслед уходящему сыну, он молча глядел на гроб.
— Такие дела, мастер, — вымолвил монах наконец, будто покойник мог услышать. — Одни времена заканчиваются, другие начинаются… И Deus Venántium тоже пришло время меняться… К худу или добру, посмотрим.