— Не думаю, что это так уж необходимо, — подал вдруг голос связанный барон, неожиданно спокойно и разумно, на самом настоящем человеческом языке. — Слава Богу и моим достопочтенным предкам, я неплохо понимаю ваши детские угрозы и без толмача.
— Ну, за такое самое время Богородице хвалу возносить! А то бумаг при тебе многое множество, — продолжил есаул, поигрывая кинжалом. — И написаны они всякими буквицами непотребными, наверное, даже богопротивными. Шифры ваши поганые разбирать нам не с руки, сам понимать должен. Шомпол проще загнать. Ну, или лучинками побаловаться с пыпыркой твоей. Берешь, значица, пыпырку посильнее, лучинку унутря запихиваешь, а после поджигаешь помалу…
— Повторюсь снова, — барон упорно старался принять хотя бы чуточку более удобное положение, стойко претерпевая подножки Бобренко, губящие все начинания на корню. — Не стоит применять пытки к тому, кто и так готов сотрудничать. Если бы ваши головорезы были хоть немного внимательнее, то проверили бы не только карманы, но и подкладку. И нашли бы там много интересного. Не для всех, — последнее барон отчетливо выделил голосом.
Есаул покосился на мурзу, тот что-то рявкнул на своем. Прочие татары вмиг выскочили прочь.
— Антоха, останься, — остановил Старый Бобренко. — Ты же, вроде как, правду ото лжи отличить можешь?
— Чего там отличать-то? — удивился тот. — Оно ж видно сразу. А начнет кругами вилять, так обернусь да яйцы отгрызу.
Барон, хоть и оказался мужиком не робким, все ж таки сбледнул с лица при этих словах. Огромное мохнатое чудовище грозилось никогда не выветриться из памяти и обещало приходить во сны каждую ночь. Если они еще будут, эти сны.
— К чему ложь в делах благородных дворян? К тому же, если есть возможность оставить довольными всех, — аристократ, хоть по-прежнему был перевязан веревками с ног до головы, уже не казался разряженным горделивым петухом. — Надеюсь, все знают, что ныне происходит в Европе?
— Наслышаны, — кивнул Старый, затем, чуть помедлив, и мурза с Бобренком.
— Вот и замечательно! Тогда сразу перейдем к делу, ради которого я оказался среди столь прекрасного общества и в столь отличном положении.
— Развяжи, — скомандовал Антохе Старый, поняв намек. — Да приглядуй. Оне, как прижмут, на глупости всякие сподобиться могут. Арыстократы…
Мурза скривился неодобрительно, но смолчал. Вжикнул нож, и немец, разминая затекшие конечности, уселся прямо на пол, застеленный ковром, почти в лужу крови. Сцапал со столика письменный нож, делая вид, что не заметил, как одновременно легли на рукояти сабель руки всех трех вооруженных. Чиркнул по подкладке камзола, выудив наружу сверток, укрытый для сохранности в дивно тонкий кожаный футляр.