— Мы знаем, — кивнул Швальбе. — Продолжай.
— Шли спокойно, — продолжил Витман. — Ветер ровный, море, что зеркало твое. И тут…
Матрос осекся, скрипнул зубами и сжал кулаки, одновременно ссутулившись, словно укрываясь от ветра. Похоже, даже сейчас, спустя время, будучи на берегу и в безопасности, он чувствовал себя очень неуютно, вспоминая те события. Впрочем, его душевные терзания Мирослава ничуть не тронули.
— Отто, ты не в театре, а мы не восхищенные зрители, — строго заметил второй наемник. — Давай без заминок. Строго и по существу.
— А то сержант пива тебе не даст, — Швальбе подкрепил кнут пряником в виде туманного обещания выпивки. — И сам его выдует. Он такой. Мирослав, не дави парня. Пусть рассказывает, как может.
— Да кто давит?! — возмущенно фыркнул сержант. — Капитан, вы слушайте его дальше, а я за пивом пойду. Надоело.
Витман с некоторым облегчением проводил взглядом фигуру злого сержанта и продолжил:
— И тут, на траверзе Гельголанда, эта чуда на нас и полезла. Длиннючая, зараза. Мартен говорил, что в пол-лиги точно, но вы ему не верьте. Такая громада нас бы и не заметила. А так, как «Лань» утонула, потом еще моряков честных ловил, чисто угорь какой. Пастью своей мерзкой ловил. И ел…
— Опиши его, если можешь. — Швальбе подвинул к матросу блюдо с обжаренным в говяжьем жире луком. — Только грызани. А то развезет совсем. Забудешь все.
— Не развезет! — вскинулся Витман, все же зачерпнув пригоршню золотистых колечек. — У меня до сих пор перед глазами рыло это мерзкое. И глаза. Красные такие. Без зрачка совсем. Прям аж в душу заглядывает, скотина, как наизнанку выворачивает! И весь черный такой, и чешуя с фонарный щит. Я и на войне таких ужастей не видал!
— Так ты из солдат? — удивился Швальбе.
— Был грех, потоптал солдатскую дорожку. А после Брейтенфельда, когда наши папистов вздули, в аккурат и ушел.
— И со шведами служил? — снова удивился капитан.
— С ними самыми. У судьбы кривые дороги.
— Вот даже как получается…. — Швальбе задумался и через минуту продолжил, чуть более дружелюбным тоном. — А скажи-ка, любезный мой сослуживец, почему Рюндемар корабль свой «Золотой Ланью назвал»? Он же саксонец, насколько знаю, а вовсе не англичанин. И Дрейка если и видел, то только на картинке.
— Так у него в Нижних Штатах связей по торговле много, а там, если испанцев куснул — скидка полагается. Вот в честь славной Дрейковской посудины и назвал. Тому уж все равно, а делу прибыток.
— Неисповедимы пути коммерционные! — засмеялся Швальбе и заорал сержанту. — Мирослав, бросай девкам заливать, да тащи пива! Мы с Отто, оказывается, под одними знаменами на католическую сволоту ходили.