Это, конечно, предположение. Но оно находит косвенное подтверждение в той старательности, с которой следствие (проходившее, напомню, при участии жандармерии) избегало выяснения каких-либо имён и обстоятельств, связанных с подготовкой покушения. И в отсутствии серьёзных попыток разыскать Засулич после суда или добиться её выдачи швейцарскими властями. И в том глухом молчании, которое хранила сама Засулич до самой смерти. Нет, конечно, она никогда не стала бы сознательной участницей жандармского заговора. Но во время следствия и суда, возможно, поняла, чьим она сделалась орудием. И поэтому так равнодушно приняла свалившуюся на неё после судебного оправдания славу, так неохотно вспоминала о своём террористическом подвиге, а в скором времени и вовсе порвала связи с революционно-террористическими кругами.
Что касается Трепова, то в отношении него враги достигли своей цели. После 24 января, и в особенности после 31 марта, «потерпевшего» возненавидели все. В глазах общества он сделался пугалом и зверем. Даже до сего дня чуть ли не во всех словарях про этого, в сущности, доброго человека пишут: «Прославился жестоким обращением с заключёнными…», «был ранен Верой Засулич, мстившей за беззаконную расправу над Боголюбовым…». Но, как всегда бывает в таких случаях, добившись своих ближайших целей, режиссёры, стоявшие за кулисами событий, оказались не способны предвидеть их далеко идущие последствия. Об этих последствиях, судьбоносных и грозных, – рассказ в следующей главе.
Зло, войдя в сердце человека, выходит из него многократно умноженным. Привычка к произволу и начальственное самодурство, свойственные в России представителям власти, подтолкнуло Трепова к совершению неправедного поступка: унизительному наказанию арестанта Боголюбова. Это зло, так сказать, среднего размера, вошло в сердце Засулич и навело её на совершение зла большего: покушение на жизнь старика-градоначальника. Бесы, вырвавшиеся из-под её тальмы вместе с револьверной пулей, разлетелись по душам и сердцам многих русских людей, поселив в одних злорадство и карьерные вожделения, в других – дьявольскую уверенность в том, что можно и нужно добиваться торжества справедливости путём убийства. Три года, последовавшие за роковым 24 января 1878 года, принесли России настоящую эпидемию политических терактов. Это был только первый пароксизм болезни. Но при внимательном изучении его «клинической картины» становится ясно, что террористическая инициатива снизу была успешна потому, что регулярно находила поддержку и содействие сверху.