Всезнающий и умный А. С. Суворин в своём дневнике записал 17 сентября: «Святополк-Мирский, говорят, благородный и хороший человек. Но именно поэтому он ничего не сделает. Надо быть умным и дальновидным». Через три недели ещё запись: «3 октября был у кн. Святополк-Мирского. Беседовали около часу. Он производит впечатление искреннего человека, который действительно желает реформ, но видит, что это дело трудное… „Я боюсь, что нахожусь в положении человека, который выдал вексель на сумму, которую он уплатить не может…“ Жалуется на здоровье. Только три раза докладывал (государю. – А. И.-Г.), и всякий раз нервы расстраивались». И, наконец, последняя запись об этом человеке, 8 ноября: «Всем надоел полицейский режим. Но скоро ли, и как он кончится? У Святополк-Мирского не только характера, но и ума не хватит». Поставил Алексей Сергеич крест на Петре Данилыче.
Из этих и других деталей складывается портрет человека, севшего в залитое кровью двух предшественников министерское кресло. Честен, добросовестен, не чрезмерно умён, по характеру миролюбив, несколько нервен и потому часто жалуется на здоровье. Ярких, волевых черт в характере не наблюдается. Хороший человек, всем добра желает. Деятельность его, собственно, и началась с миролюбивых деклараций в духе нашего кота Леопольда. При его предшественниках полицейская власть жёстко противостояла обществу. Он начинает говорить о взаимном доверии между обществом и властью. Чего же лучше!
Уже во время той аудиенции, 25 августа, Мирский, как бы стремясь реализовать смысл своей фамилии, говорит царю: «Положение вещей так обострилось, что можно считать правительство во вражде с Россией, необходимо примириться…» Далее – речь о веротерпимости, о частичной амнистии для политических заключённых, о расширении прав земств. Рабочих не надо преследовать за участие в сходках и стачках, по крайней мере, за экономические требования. Государь кивает, соглашается, и только по поводу сходок поднимает брови: «Конечно, это так, но кажется как-то странным». Мирский жалуется на своё неумение говорить публично, мол, сие может помешать ему в контактах с Государственным советом и общественностью. Государь признаётся: «Я тоже не умею говорить». Идиллия. Ободрённый Мирский приступает к главному: к давно лелеемой верноподданными либералами идее «призыва выборных в Петербург для обсуждения вопросов государственной важности»: это, мол, «единственное средство, которое может дать возможность России правильно развиваться». Государь как бы не слышит этих слов. Но ведь и не возражает. Мирский выходит из кабинета государя, отправляется домой и делится обнадёживающими впечатлениями с любимой женой. Из дневника коей мы и черпаем сведения об этой беседе.