— Сэр, мисс Гибсон почти семнадцать! Я слышал, как вы это сказали на днях, — ответил мистер Кокс, которому было двадцать. И снова мистер Гибсон пропустил замечание мимо ушей.
— Вам не хотелось, чтобы записку видел ее отец, безропотно полагавшийся на вашу честность, принявший вас, как члена семьи. Сын вашего отца — я хорошо знаю майора Кокса — должен был прийти ко мне и открыто признаться: «Мистер Гибсон, я люблю… или думаю, что люблю… вашу дочь. Думаю, что неправильно скрывать это от вас, хотя я не в состоянии заработать и пенни. И, не имея шанса самому заработать себе на жизнь в течение нескольких лет, я не скажу ни слова о своих чувствах… или выдуманных чувствах… самой молодой леди». Вот, что сын вашего отца должен был сказать, если не лучше было бы умолчать обо всем.
— И если бы я сказал все это, сэр… возможно, мне следовало это сказать, — произнес бедный мистер Кокс, торопясь от волнения, — что бы вы ответили? Вы бы одобрили мои чувства, сэр?
— Я бы сказал, вполне вероятно… я не могу точно передать свои предполагаемые слова… что вы молодой глупец, но не бесчестный молодой глупец, и я бы сказал вам, не позволяйте себе думать о юношеской влюбленности, пока она не перерастет в сильное чувство. И осмелюсь сказать, чтобы возместить огорчение, я бы посоветовал вам, я бы прописал вам вступить в Крикетный клуб Холлингфорда и как можно чаще отпускал бы вас в субботу днем. А раз так, я должен написать поверенному вашего отца в Лондон и попросить его забрать вас из моего дома, выплатив вам возмещение, конечно, чтобы вы снова начать учиться у какого-нибудь доктора.
— Это так огорчит моего отца, — пробормотал бедный мистер Кокс смятенно, если не раскаиваясь.
— Я не вижу другого выхода. Это доставит майору Коксу неприятности — я позабочусь, чтобы он не чрезмерно потратился — но думаю, что более всего его огорчит злоупотребление доверием, я доверял вам, Эдвард, как собственному сыну! — тон голоса мистера Гибсона менялся, когда он говорил серьезно, особенно о собственных чувствах — он, который так редко открывал то, что лежит у него на сердце, и этот переход от шуток и сарказма к трогательной серьезности привлекал большинство людей.
Мистер Кокс опустил голову и размышлял.
— Я люблю мисс Гибсон, — сказал он, наконец. — Кто бы смог удержаться?
— Мистер Уинн, полагаю, — ответил мистер Гибсон.
— Его сердце уже занято, — промолвил мистер Кокс. — Мое было свободно, как ветер, пока я не увидел ее.
— Смогло бы излечить вашу… скажем, страсть… если бы она надевала синие очки за обедом? Замечу, вы подробно остановились на красоте ее глаз.