На обратном пути, когда они прибыли в Экс-ан-Прованс и остановились в трактире "Три дельфина", их приметил проживавший в той же гостинице Джакомо Джироламо Казанова и впоследствии поведал об этой встрече в книге мемуаров "История моей жизни". Написанный уже после громкого процесса и осуждения Калиостро, рассказ этот изобилует неточностями, что подметили проницательные исследователи жизни Калиостро, да и вообще все, что выходило из-под пера знаменитого своими любовными приключениями авантюриста и при этом даровитого писателя, представляет собой щедро приукрашенную цветистым вымыслом полуправду, поэтому относиться к подобному "документальному свидетельству" следует с большой осторожностью. Может быть, никакой встречи Казановы с супругами Калиостро не было и вовсе, потому что хронологически тут неувязка: после своего турне в Испанию в 1768 году Казанова, как следует из его "Записок", три недели лечился в Экс-ан-Провансе в мае 1769 года, после чего уехал в Италию, где жил в Ливорно, Риме, Флоренции и Триесте, ожидая разрешения вернуться в родную Венецию, что ему было позволено только в 1774 году, а вояж четы Калиостро по Испании и затем Португалии относится, как мы видели раньше, к 1770–1771 годам. Разве только предположить, что, совершив из Италии пешее паломничество в Сантьяго де Компостела близ границы с Португалией, супруги Калиостро далее проследовали через всю Францию в находящийся близ Марселя Экс-ан-Прованс, далее в Авиньон, оттуда — кружным путем через Женеву и Пьемонт — в Турин и находящийся еще в нескольких сотнях километров Рим, а оттуда опять вернулись в Испанию, чтобы провести там несколько месяцев, и в Португалию? Другие исследователи предполагают, напротив, что Калиостро с женой не совершали никакого паломничества в Сантьяго де Компостела. Но, тем не менее, рассказ Казановы заслуживает того, чтобы его привести: "Однажды за обедом завели разговор о новоприбывших паломнике и паломнице, итальянцах, что шли пешкам из Галисии от святого Иакова, должно быть, знатных особах, ибо, вошед в город, они роздали нищим немало денег. Прелестная паломница, коей, сказывали, было лет восемнадцать, такая была уставшая, что сразу легла почивать". Казанова во главе "оравы" заинтригованных постояльцев поспешил нанести визит незнакомцам, в которых со своим превосходным знанием людей предполагал найти "фанатичных святош, а может, и пройдох", и запечатлел их внешний облик так: "Паломница сидела в креслах с выражением крайней усталости на челе, привлекая взоры своею юностью, печальной красотой и распятием желтого металла, дюймов в шесть, что держала в руках. Она отложила его при нашем появлении и встала, чтобы радушно нас приветствовать. Паломник, возившийся с ракушками, прицепленными к ее черной клеенчатой накидке, не пошевелился; указав глазами на жену, он, казалось, предлагал забыть о его скромной особе. Выглядел он лет на пять-шесть старше ее, ростом мал, крепко сбит, лицо запоминающееся, исполненное отваги, наглости, насмешки, плутовства, тогда как на лице жены его, напротив, были написаны благородство, скромность, наивность, мягкость и стыдливость. Оба они с трудом изъяснялись по-французски и вздохнули облегченно, когда я заговорил по-итальянски. Она назвалась римлянкой, что я без того понял по красивому ее выговору, а его я принял за сицилийца, хоть он и уверял меня, что неаполитанец. Судя по паспорту, выданному в Риме, фамилия его была Бальзамо, она же звалась Серафина Феличиани и имени своего не переменяла. Читатель встретит спустя десять лет Бальзамо, превратившегося в Калиостро.