…"
Сначала барон без труда распознал по дурному французскому уроженца Италии и перешел на его родной язык. Весьма скептически отнесся он к хвастливым разглагольствованиям Калиостро, назвав их "вздором, не хуже клоуна ярмарочной труппы". Затем Гейкинг — к немалому замешательству мага — спокойно заметил, что магическая звезда, предъявленная гостю как знак высокого посвящения в высшие знания, была всего лишь "звезда ордена Станислава, с которой был снят шифр короля, а на место его была вставлена красная роза". Барон без всякого трепета взглянул на каббалистические иероглифы на листках бумаги, которыми потрясал перед его носом экспансивный профессор тайных наук, и пообещал без труда раздобыть к завтрашнего дню еще десяток таких же, "из которых вы так же, как и я, ровно ничего не поймете". Из беседы за обедом барон вынес твердое убеждение в том, что у Калиостро "ни одной здравой мысли не было ни о физике, ни о химии". После высокопарного заявления духовидца о том, что земные богатства у него есть, но он их презирает, а счастье свое находит в духовном могуществе, которое имеет над существами, на предложение показать ему кого-нибудь из умерших родственников Гейкинг с насмешливым хладнокровием попросил вызвать дух покойного дяди, но с одним условием — что выстрелит в него из пистолета, поскольку бесплотному духу это никоим образом не сможет причинить вреда. Барона ничуть не смутили исступление и пароксизмы внезапного гнева заезжего кудесника, от которых предостерегала гостя испуганная Серафина, — Гейкинг расхохотался и заявил, что "все это может пугать лишь детей". А на обещание взбешенного мага привести его в дрожь флегматично отвечал, что заставить его дрожать может разве что лихорадка.
Испанский поверенный в делах маркиз Нормандео, посыльный от которого прибыл к Калиостро аккурат тогда, когда у него был с визитом барон Гейкинг, по словам барона, "обошелся с ним как с проходимцем и запретил называться испанским графом и полковником испанской службы".
Но первая неудача не смутила Калиостро. Он решил начать подвизаться как врач. Благо представился случай, когда он навестил земляка — итальянского тенора Джованни Локателли. А тот как раз жаловался на хрипоту и недомогание. Калиостровы полоскания и снадобья помогли певцу вновь обрести звонкий голос и бодрость. С подачи Локателли молва о врачебном искусстве Калиостро разнеслась по гостиным столичной знати.
В своей повести о Калиостро Михаил Кузмин красочно описал успехи Калиостро на поприще исцеления больных в Санкт-Петербурге: