Выдуманный жучок (Кузнецова) - страница 37
Вдруг в конце коридора возле вешалки слышу рыдания. Мама! Говорит по телефону и рыдает.
Ну вот, стоит на секунду уснуть, а она уже бежит жаловаться папе на свою несчастную судьбу.
— Ты хоть на своей кровати спишь! — плачет мама. — А я — на стульях. Или на Ташкиной, подростковой, с краю на одном боку. А сыр? Ты мне опять не тот сыр принёс! Я не знаю, какой, я же не видела, что там продавалось! Что значит тебе «надо выспаться»?! Перед работой? Да это счастье — ходить на обычную работу! Там можно переключиться!
Я выхожу из кухни и в темноте пытаюсь разглядеть маму за вешалкой.
Ане уже назначили дату выписки, а мне — нет, потому что у меня обнаружили температуру. Невысокую, 37 всего. Но с температурой из больницы не выписывают.
А мама устала страшно. Из неё словно кто-то высасывает силы каждый день.
— Вон кто, — шепчет мне Жучок и загорается изнутри зелёным, как светлячок.
Он освещает маму, и вдруг я вижу: на плече у мамы тоже Жучок. Но другой — блестящего чёрного цвета, с цепкими лапками и хоботком.
— Жучок Отчаяния, — шепчет мой, — берегись!
— Сейчас я ему врежу! — говорю я и собираюсь шагнуть в темноту, чтобы вытащить маму и стряхнуть мерзкого Жучка Отчаяния, который высасывает из неё последние силы.
— Что значит тебе «тоже тяжело»? — вдруг говорит мама в трубку. — Ты в туалет нормальный ходишь! А не в детский! Походи месяц в детский туалет и умывайся над баком с грязными пелёнками! Я на тебя тогда посмотрю!
«Пип»! Мама отключает мобильник. Я наконец шагаю в темноту, но не вытаскиваю её из-за вешалки, а обнимаю одной рукой, а другой пытаюсь стряхнуть Жучка Отчаяния. И тут у меня мелькает мысль: почему папе тяжело?!
Он же не в больнице.
— A-a-a! Ты сдурела?!
Мы с Анькой подскочили на банкетке, журналы, клубки ниток и жучки полетели с наших колен на пол.
— Ты! Ты! — захлёбывается Тося, тыча пальцем в грудь Мадины.
Мадина — полная красивая чеченка с косой, младше мамы. Она прижимает к груди пятимесячного Малика и с ужасом смотрит на Тосю.
— У вас же нельзя воровать! По закону этому вашему! Мусульманскому!
Наша Тося, рыженькая, сгорбленная, похожая на старенькую белку, никогда не повышает голоса. Что же могло её так довести?
— Я больше всего вранье не люблю! — кричит Тося. — Ты уж либо верь в твоего Аллаха и твой закон, который за воровство руки отрубает, либо воруй!
Малик улыбается Тосе, думая, что она с ним играет, но Мадина бледнеет.
— Не буду, — с акцентом шепчет она, — не буду… не говори… муж убьёт.
Из Тоси сразу будто пар вышел.
— Ладно, — машет она рукой, — не буду. Мужья у вас — ненормальные, знаем, газетки-то почитываем. Тебя наши дурынды научили пелёнки красть? Но мозги-то свои должны быть! У тебя же четверо детей!