— Дай еще! — Она взяла бутылку, глотнула.
Они долго молчали. Никто не обращал на них никакого внимания. Улочка жила своей жизнью: прошла важная, спокойная корова, прошествовал полуголый паломник-садху с посохом в руках и тюрбаном на голове, пробежали голопузые, смуглые до черноты дети с серебряными браслетиками на ногах.
— Моих в Ташкенте видел?
— Нет, — он качнул головой. — Знаю, что живы. Отец на пенсии, болеет. Мать работает.
— Стенокардия у него… Посылала ему лекарство, новый препарат из Англии, такой в Ташкенте ни за какие бабки не найдешь. Все пришло обратно, даже пакет не развернули…
— Да, с лекарствами у нас там хреновато, — кивнул Игорь.
— Да? А с чем не хреновато?
Игорь пожал плечами.
— Вообще-то за эти два года кое-что изменилось… Реформы.
Вика отбросила сигарету.
— Ну ладно. Давай спрашивай, Сабашников. Ты же приехал не про реформы говорить. У тебя есть что спросить. Спрашивай. Я отвечу.
Игорь молчал, слов не было. Было странное ощущение пустоты. Не такой, совсем не такой он представлял эту встречу. Тысячу раз представлял и ни разу не угадал.
— Тебя, наверное, ждут, — пробормотал он.
— Кто?
— Ну… муж.
— Нарайян? Мы с ним уже больше года в разводе.
Странно, но его это сообщение нисколько не удивило. Чего-то похожего он ждал. Вика не была бы Викой, если бы не приготовила для него чего-нибудь в этом духе.
— Что ж так?
— Да так. У нас с самого начала не очень-то клеилось…
С трудом сдерживаясь, он спросил тихо:
— А зачем же… зачем же тогда замуж пошла?
Она увидела его глаза, но не отвела взгляд:
— Вот так и пошла. Хотела из Ташкента уехать, хотела принцессой побыть. Мир посмотреть, себя показать…
— Ну и как? Посмотрела мир?
— Кое-что видела.
— И себя показала?
— Нет. Пока не успела.
Игорь почувствовал, что от этого ее спокойного тона в нем нарастает что-то, похожее на удушье.
— Что-то я не врубаюсь… — качнул он головой.
— А ты и не врубишься. У тебя другая группа крови. Есть вещи, которые…
— Насрать мне на все эти «вещи», — не очень громко сказал он. — Ты же продала меня, блядь. Ты же со мной трахалась, а потом к нему бегала, сука. Разве не так? Не так?
Он уже не сдерживал себя, он готов был ее убить. Только ударить не мог.
— Нет, — ответила она. — Не так.
— Ну а как, объясни!
Глубоко и жадно затягиваясь, она смотрела в сторону.
— Знаешь, Сабашников, есть у меня подруга, американка. Она активная феминистка. И я иногда очень хорошо ее понимаю. Ну действительно, почему вы, мужики, все до единого, как только охмурите бабу, так сразу хотите сделать ее вещью, собственностью, своей личной принадлежностью, вроде зубочистки в кармане или ночного горшка под кроватью? Ну почему?