— Ну что ты, какие бумаги, третий век до нашей эры. Пергаменты, пальмовые свитки. Представляешь?
— Представляю, — вздохнула она. — И больше ничего?
— Ну… может, еще что-то. Что сохранилось, не истлело, не рассыпалось… Но главное, идеи, которые…
— В общем, ерунда всякая.
— Ну почему ерунда? — загорячился Игорь.
— Да конечно, ерунда, — отмахнулась Вика.
Они заспорили. Игорь говорил о Девяти Неизвестных, о Востоке, о том, что с библейских времен именно отсюда человечество черпает духовные и энергетические импульсы, что именно здесь, в горных монастырях и отдаленных ашрамах, рождаются все великие идеи о сущности мира и бытия, что за внешним примитивизмом и простотой восточной жизни скрыта гармония с природой, умение сохранять и беречь все живое, а не губить и разрушать во имя бесконечного потребления, но… Вика словно не слышала его. Она твердила, что жить человеку надо по-человечески, а не полуголым в пещере, хотя, впрочем, пусть так живут те, кому это нравится, а что касается ее, то она категорически не согласна прозябать в пещере во имя какой угодно, пусть даже самой великой духовной идеи, будь то обрыдший всем коммунизм или сверхмодный буддизм. И вообще, все эти идеи давно устарели, они, как цепи, как хомут на шее.
— А хомутов я терпеть не могу и хочу жить без ошейника. И вообще не по-собачьи!
Она вдруг не на шутку рассердилась, замолчала, отвернулась. Игорю почему-то стало совестно, он не знал, чем ее отвлечь.
— А знаешь что? — вдруг вспомнил он. — Я же тебе приданое привез.
Вика чуть не выронила сигарету:
— Какое приданое?
— Расческу. И три заколки, — сообщил Игорь. — Ты их у меня два года назад забыла.
Она сразу засмеялась, бросилась на него, забарабанила кулачками по груди.
— Негодяй, хитрюга! Знает, чем тронуть глупую бабу! Мол, вот, храню твои заколки и плачу над ними… Плачешь, да?
— Бывает.
— Скупыми мужскими слезами?
— Ими самыми.
— И забыть не можешь?
— Видно, не могу.
— Ну и дурак! — Она уселась к нему на колени, тронула рукой волосы. — Тебе нужно было забыть меня на другой же день. Наплевать и забыть. Ну зачем ты приехал, скажи? Зачем? — Она вела пальцем по его бровям, ресницам, губам. — И вообще… откуда ты взялся, с какого дуба рухнул на мою бедную голову, а? Кто тебе дал право присваивать меня? — Ее пальцы скользнули под его рубашку, тронули шею, грудь, медленно опустились вниз по животу. — И почему, скажи, ты, домостроевец, куркуль непробиваемый, юродивый со своим Востоком на шее… почему я так хочу тебя… так хочу, что как увижу, так истекаю вся?.. Почему, зачем?..