– Дело не в том, что я боюсь разозлить Оливию. Это погубит ее. Наш брак будет признан недействительным. Мэри мертва. И зачем теперь вытаскивать скелеты из шкафов?
Гарет с трудом боролся с желанием придушить его.
– Ты абсолютно прав. Нет причин губить жизнь Оливии, потому что ты самовлюбленный ублюдок без чести и совести.
– Не надо…
– Надо, очень надо, черт тебя дери. Мы будем об этом молчать. Ты и я. Но ты кое-что подпишешь прямо здесь и сейчас. Ты сделаешь так, чтобы мальчик не остался без гроша.
Суттар недовольно фыркнул. Он не привык, чтобы им командовали.
– Ты отнимаешь у него все, что принадлежит ему по праву рождения, – сказал Гарет, схватив брата за предплечье. – Он рожден, чтобы стать следующим графом Роксвеллом, а ты сделал его бастардом младшего брата. Ты возместишь ему то, что у него отнял, настолько, насколько это в твоих силах, пусть даже он никогда не узнает, почему это было сделано.
– Он сын дочери торговца, – небрежно махнув рукой, сказал Суттар, словно этот факт оправдывал его предательство.
– Я тебе помогаю, а значит, я и ставлю условия.
Боу стремительно поднялась наверх. Ей пришлось долго петлять по коридорам, прежде чем она добралась до двух смежных комнат, в которых когда-то жили дети прежних хозяев. Вся мебель была в чехлах, а на оконных стеклах толстым слоем лежала пыль. До этих комнат руки не доходили – в них пока не было нужды. Она и сейчас не верила, что детская будет заселена, несмотря на то что на руках у нее плакал ребенок. Боу стащила чехол с кресла и тяжело опустилась в него. Ребенок слез с ее колен на пол и самостоятельно добрался до двери.
– Хочу маму! – решительно заявил он. Он выглядел растерянным, испуганным и явно не понимал, зачем его сюда привезли.
– Я понимаю, малыш. Но мамы тут нет. – Боу достала из кармана носовой платок и вытерла ребенку нос. В растерянности она обвела взглядом помещение. Здесь ведь была детская. Надо чем-то отвлечь мальчика. Боу встала с кресла. Где же тут ящик с игрушками?
Сын Гарета – при одной мысли об этом у Боу начались перебои с дыханием – семенил за ней. Она присела на корточки возле подоконника. Под окном оказался ящик с откидной крышкой. В нем нашлась изрядно потрепанная плюшевая обезьяна, коробка с кубиками и кожаная конская голова с торчащей из нее дюйма на два палкой – все, что осталось от лошадки, на которой когда-то, наверное, можно было кататься.
Она протянула мальчику обезьяну, и тот вцепился в нее, прижимая к груди, словно она могла ожить и убежать.
– Обезьяна, – сказала, указывая на нее, Боу.