Сразу же поняв, что и тут им недовольны, Владя безропотно согласился быть двоечником. А Полина Васильевна по несколько раз в день, прижавшись бедром к его парте, заглядывала во Владину тетрадь, тихонько прищелкивала языком, качала головой и говорила что-нибудь соответствующее моменту:
– Ровнее, ровнее… Ну вот, на поля залез… Переделывай, Владик, переделывай.
Одноклассники с брезгливым интересом разглядывали розовые аллергические корочки у Влади на руках, и он все время старался поглубже втянуть кисти в рукава.
А к маме тем временем стал ходить розово-белесый дядька, любитель полосатых рубашек – коллега Александр. Он приносил вино, конфеты. Мама и дядька сидели на кухне, шуршали фантиками и посмеивались. Дедушка однажды вышел в коридор, поздоровался с маминым коллегой, непроницаемо на него поглядел и с тех пор всегда пережидал визиты Александра у себя в кабинете.
Владю этот коллега, разрешивший называть себя дядя Саша, пугал громким раскатистым голосом и внезапными вопросами:
– Футбол любишь или хоккей?
Или:
– Двоек сегодня много получил?
Владя молчал и пламенел ушами, мама извиняющимся тоном объясняла, что Владя у нее стеснительный очень, диковатый. Дядя Саша, отсмеявшись, говорил, что мальчонке не хватает мужского воспитания, после чего терял к Владе всякий интерес. И вдобавок он называл Владю Славиком, и Владя сердился: никто, кроме папы, не имел права называть его этим неправильным именем.
Пока мама с дядей Сашей сидели на кухне, Владя пасся в коридоре и смотрел на них в щелочку нехорошим взглядом. А бабушка, бдительно проверявшая иногда, что там на кухне происходит, и замечавшая этот взгляд, все крепче утверждалась в мысли, что Владя – трудный, злой все-таки мальчик.
– Пойди лучше уроки сделай, – говорила она приятным педагогическим голосом, и Владе казалось, что он слышит Полину Васильевну.
– Нам не задают, – съеживался Владя.
Бабушка обиженно пожимала плечами и уходила: звонить какой-нибудь из дочерей, чтобы обсудить с ней последние новости, «Люськиного ухажера», и неласкового внука. Необходимые подробности Владиного плохого поведения возникали стихийно, по ходу разговора.
Дедушка как-то выцвел, его бронзовый академический лик стал землистым, и во Владином обожании почти не осталось страха. Дедушка старался поменьше вставать из своего кресла с вытертым диванным валиком под поясницей. Он тыкал пальцем в пространство, и Владя мчался доставать книжку, отодвигать штору, ловить соскользнувшую на пол карту.
В географии и народонаселении альбома Владя теперь разбирался отлично – гораздо лучше, чем в школьных математике и чтении. Прадедушка Алексей, по-оленьи поднявший голову, прапрадедушка Егор, тонкий и прямой в мундире, как балерина, и его навеки безымянная барышня, красавица тетка, неблагозвучно звавшаяся Зинаидой, прабабушка Ираида, вся нездешняя и заграничная, которая с Зинаидой прекрасно рифмовалась, пышноусый дядя с ужасным прозвищем Боба и три малютки, застывшие в притворной игре: брат Юрочка, сестра Лика и… – тут Владя мысленно запинался, – и дедушка. В других альбомах хранились дедушка постарше, и зрелый дедушка, и дедушка увядающий, в окружении взрослых дочерей – но те альбомы Владю мало интересовали, он любил этот. В нем люди были такие красивые, печальные, и глаза у всех были прозрачно-пустые…