А еще через пару ночей Маша все-таки проснулась от особенно громкого шепота. Владик, как и следовало ожидать, опять на нее смотрел и шевелил обветренными и горячими губами, повторяя одно и то же. Маша приподнялась и приблизила ухо к его шелестящему рту. Сначала ей показалось, что она слышит какой-то случайный набор звуков, но уже через пару секунд они вдруг сложились в слова.
– Дай гляну, что у тебя внутри, – отчетливо прошипел Владик и ровными хищными зубами прикусил мочку Машиного уха.
Маша завизжала, вырвалась, сразу же почувствовав в районе отверстия для сережки неглубокую, сочащуюся сукровицей царапину, и, ничего почти не соображая, кинулась одеваться. Потом вспыхнул свет, и через какое-то время ослепленная Маша увидела Владика, раздетого и растерянного. Она ему что-то кричала.
– Ты хочешь меня бросить за то, что я лунатик? – тихо спросил Владик и заплакал.
У него было такое мужское, уверенное лицо, что Маша оторопела, когда оно вдруг по-детски сморщилось и заблестело слезами. Путаясь в наполовину надетых брючках, Маша кинулась его утешать. И все произошедшее сразу представилось ей мелкой глупостью – с ее, разумеется, стороны.
На следующий день он никуда не пошел, и они до самого вечера нежились в постели. Владик обещал, что скоро повезет Машу за город на автомобиле, дул на укушенное ухо и предлагал купить новые сережки. Маша в ответ лукаво просила колечко и новые сапожки с пряжечками. Владик был такой добрый, что ей даже удалось выпросить внеплановый поход за одеждой, кашемировое пальто и новый смартфон, и Маша уже предвкушала радостную зависть подруг. И не пришлось демонстрировать в качестве ответной меры свою хозяйственность – Владик заказал на дом пряную и пахучую китайскую еду, которую Маша очень любила. И они еще долго ворковали и кормили друг друга кусочками сладковатого мяса вперемешку с поцелуями и обещаниями.
Засыпать все равно было тревожно, но утомленная и почти успокоенная Маша все-таки задремала. И не просыпалась ни от неподвижного взгляда, ни от громкого шепота, ни от тяжести руки, вдавившей ее в подушку.
Затрепыхалась Маша только тогда, когда другая рука плотно зажала ей рот, а острые зубы вцепились в подернутую нежным пушком щеку. Глухо заверещала, царапая крепкую спину Владика нарощенными ноготочками, забила ногами, ударила щедрого и любимого в прикрытую трусами выпуклость и, неожиданно почуяв свободу, буквально взлетела над кроватью, сбросив на пол одеяло, и босиком убежала в ванную. По пути ухватив с тумбочки в коридоре, которая с грохотом упала за ее спиной, свою крохотную, гремящую всем необходимым порядочной девушке сумочку.