Принцип «разделяй и властвуй» издавна служил правящим классам Великобритании. Его применяли и к народам колоний, и к пролетариату метрополии. Имперские сверхприбыли позволяли умиротворять подачками наиболее квалифицированную часть британских трудящихся, формировать из них «рабочую аристократию», склонную к соглашательству.
В начале 70-х годов консервативное правительство Эдварда Хита попыталось сковать забастовочное движение с помощью «закона об отношениях в промышленности». Он запрещал стачки по инициативе снизу, без санкции профсоюзных боссов. Так оказались за решеткой в Пентовильской тюрьме пятеро лондонских докеров. Но расправа над «пентовильской пятеркой» вызвала в стране бурный взрыв негодования. Разразился политический кризис, который закончился падением кабинета Хита. Бразды правления пришлось уступить лейбористам.
Вернувшись к власти на рубеже 80-х годов, тори вновь принялись за свое. «Закон о занятости», внесенный в парламент Маргарет Тэтчер, предназначен подрезать крылья рабочему движению. Он запретил участвовать в пикетах тем, кто не работает на данном предприятии. Стало быть, пикеты солидарности, когда на помощь шахтерам приходят железнодорожники, а металлургам – машиностроители, были объявлены вне закона. Это дает возможность привлекать профсоюзных активистов к уголовной ответственности, оказывать на тред-юнионы финансовый нажим с помощью исков и штрафов, то есть переводить противоборство труда и капитала в судебную сферу, где особенно много обладателей «старых школьных галстуков», воспитанников Оксфорда и Кембриджа, то есть где позиции правящих классов наиболее сильны.
Профсоюзам навязано также правило о том, что важные решения – например, о начале забастовки – должны приниматься не коллективно, а индивидуально: не открытым голосованием, а в виде письменного заявления по почте. Это – прямая ставка на разобщение коллектива: ставка на то, что если труженики будут принимать решение о стачке не сообща, а поодиночке, каждого из них будет легче запугать или сбить с толку, а активистам будет труднее увлекать за собой массы.
Заброшенные шахтные дворы. Бурьян на ржавых рельсах и отвалах, где копошатся чумазые ребятишки. Тесно сдвинутые шеренги убогих домиков – если бы не гирлянды выстиранного белья, они слились бы перед глазами в сплошное серое пятно. Несколько заколоченных витрин. Неподвижные мужские фигуры на крылечках. И на всем – печать запустения и безысходности.
Как поразительно они оказались похожи – традиционные шахтерские районы севера Великобритании и юга Японии! Естественно, что у горняков сходен труд, сходен быт. Но до чего сходной явилась и их судьба! Обе островные страны живут прежде всего переработкой привозного сырья. Для каждой из них добыча угля была главной, если не сказать единственной, отраслью их собственной добывающей промышленности.