Сказочное обилие доступных и непритязательных проституток может вызвать смертельную зависть у множества американских мужчин и прочих севернокорейцев. Далее Синдаловский знакомит ностальгирующего читателя со сказочным былым разнообразием повсеместных проституток:
Пышным цветом цвела в Петербурге и уличная проституция, которая позволяла удовлетворить похоть тут же, в ближайшей подворотне. На Невском предлагали свои услуги проститутки с романтическими названиями: «Невские ласточки» и «Дамы с Гостиного». В Александровском парке… мужчин встречали жалкие стайки так называемых «Пар ко ленинских промокашек». На Васильевском острове – «Евы с Галерного». В Большом Казачьем переулке – «Казачьи шлюхи». В подворотнях Мещанских улиц – «Чухонские нимфы». На тесном «Пятачке» у входа в Гостиный двор со стороны Перинной линии – «Пятачковые». В зарослях Петровского острова – «Петровские мочалки». На набережных Невы – «Речные девушки» или «Невские дешевки». И так далее, и тому подобное.
Если, имея такие восхитительные возможности для наслаждения, дворянство рождало Обломовых и прочих Толстых, а также тоскующих по политической свободе балбесов, становится понятно, почему дворянство было уничтожено рабоче-крестьянством – дворянству стало лень и невмоготу наслаждаться своими благами, и оно перестало ценить их. А такая злостная неблагодарность достойна смерти.
Тема петербургской проституции начала XIX века не могла обойтись без разговоров о Пушкине. И Синдаловский хватается за него обеими руками. Все интимные подробности из жизни Пушкина и его окружения Синдаловский, конечно же, почерпнул из «Тайных записок 1836–1837 годов», кое-что перевирая или недоговаривая. Однако он и не подумал на них сослаться. Наверное, потому, что «Тайные записки» – это не городской фольклор, а научный документализм.
Годам к восемнадцати я перестал ходить в ЛИТО при Смене, а стал перебирать другие, более изощрённые – слишком уж это ЛИТО было военно-пролетарским.
Больше я никогда не встречался ни с Гоппе, ни с Долиняком, ни с Синдаловским – и вот только теперь Пушкин и платные женщины доказали ещё раз: то, что было – не прошло.
С Ровесником на Серой Лошади
«Серая лошадь» – такова была кличка у кафе Ровесник на Выборгской стороне. Я никогда не называл Ровесник «Серой лошадью» – мне это казалось дешёвым пижонством. Ровесник есть Ровесник, и никакую лошадь из него не сделать, даже серую! Романтику я видел не в названии, а в сути кафе, которое в 60-х было средоточием девиц, поэзии и музыки.
Самое популярное блюдо в меню кафе имело то же название: биточки «Ровесник», демонстрируя тем самым безудержную советскую фантазию на именования. Например, в то время по всему СССР имелось мильон кафе с названием