будь она проклята!
Очень много яду вложил ПП в произнесение слова «история».
– Справедливость слишком субъективное понятие. (Слова ДД.)
– Объективное! И вовсе не безразлична гибель отдельной особи! Нет, не могу… – ПП всхлипнул. – Неужели вы не понимаете, что у мамы больше нету сына, а у дедушки внучка? Что его дельфинячья смерть как раз и порвала вашу пресловутую цепь! И его одна смерть может означать, что мы всех дельфинов уже сгубили! Мы отравили море, а первым погиб самый слабый – прадедушка. Он не выжил. Мы укоротили им семью на прадедушку. В трех поколениях, как мы, они уже жить не смогут. Вот мы с вами и видели, как погибает правнук. Может, он от безграмотности собрался выйти на сушу, как мы? Правнук без прадеда не только погиб, но и отцом не станет. Го-о-оспо-о-о-ди! какая но-о-о-чь! – воскликнул ПП, раскачиваясь как от зубной боли. – Что он видел, когда мы смотрели на него?
– Ничего не видел.
– Понимаю, мертвый. Вы и в душу не верите, как все люди: что она еще недалеко и сверху на себя глядит… А на меня и мертвые смотрят. Они как бы сами не хотят ни смотреть, ни меня видеть, а я себя чувствую у них за закрытыми веками… и такая тьма наваливается и окружает меня! Ведь мы же во тьме живем! Нас просто осветили. Снаружи. Солнцем. Источником света. Фонариком… Представьте, как темно у нас внутри: в желудке, в мозгах, в печенках… в сердце! Как в дереве, как в камне. Что они видят? Они – в первозданной ночи…
– Ну, деревья-то по-своему видят… они не только чувствуют тепло, но и питаются светом.
– Ну, это ясно. Слепой тоже видит, в таком-то смысле. Другими органами чувств хотя бы. Я о другом… Я и себе-то не могу объяснить, не то что вам. Я о том, что мы во тьме, как в смерти, и в смерти – как во тьме. Мы не видим предметов – мы видим освещение их. А сами мы, на земле, где мы есть, среди себя, живем во тьме. И мертвый есть более реальное состояние, чем живой. Потому что он не видит предметов, окруживших его: он сам – предмет, лишь освещенный снаружи. Он не видит освещения, ему включили источник. Видит ли сам свет? Не абсолютной ли он черноты для самого себя? Не является ли именно мертвый частицей света, а мы лишь сгустком тьмы? В смерти мы становимся средой, однородной, как вода или воздух, только еще более однородной – светом; в жизни мы отделены друг от друга непрозрачностью, жизнь неоднородна, она рассыпана, как горох. О, если бы жизнь была средой! То и смерти бы не было. Так что смерть – это наша среда, а не жизнь. Небытие однородно. И не жизнь заканчивается смертью, а мы в ней живем, в смерти. Смерть не отдельна, она – среда жизни. Как вода для рыбы, как воздух для ваших птиц.